Рабочим поездом она добралась до Минвод, посмотрела расписание. Отсюда до Невинномысска ходили электрички, дальше тоже можно местными составами, на худой конец автобусами, хоть Ольга их очень не любила.
Вот только надо будет сойти после Кочубеевской, чтоб заехать в интернат к Корешку…
Корешок… Антошка… Ольга невольно улыбнулась, вспомнив сынишку. Как она уже истосковалась по нему. А он, бедненький, как извелся! Не понимает, маленький, почему мама не приезжает, куда делась Думает, что бросили его, обманули… заткнули в ненавистный интернат, да и живут в свое удовольствие…
А может, взять Антошку с собой? Вот он обрадуется! Мама приедет, скажет: собирайся, — и помчатся они через всю страну, и сам он и тайгу увидит, и Байкал, и море-океан…
Нет, это опасно. Пусть все уляжется, успокоится… О ней позабудут, перестанут искать, у ее неизвестных врагов появятся новые заботы… Вот тогда она и заберет Антошку. А сейчас объяснит ему, почему он еще долго не сможет ее видеть…
Она подумала о том, как они станут жить вдали от родного города. Квартиру пока что придется снимать. А работу ей найти будет совсем нетрудно — проводницы везде нужны…
Она села в зале ожидания перед висящим на кронштейнах телевизором и погрузилась в свои мысли.
По телевизору шли новости, Ольга уже хотела прикрыть глаза и задремать, но тут ее взгляд уперся в фотографию… Во весь экран показывали лицо невзрачного, неприметного человека, которого Ольга теперь узнала бы из тысячи.
— Ближайший помощник и правая рука северо-кавказского авторитета, вора в законе Размика Армавирского Александр Баширов был взорван сегодня в своем доме в пригороде…
Ольга вскочила и приблизила лицо почти вплотную к экрану.
Там уже шли кадры предместий ее родного городка, которые сменились жутким зрелищем развороченного взрывом дома. Рухнувшие балки, разметанные обгоревшие камни, дымок, до сих пор стелющийся над пожарищем…
Ольга хорошо помнила этот дом, самый пышный в пригороде, с роскошным садом, литой двухметровой чугунной оградой, совсем как в Летнем саду, резными перилами лестницы… Вокруг дома разбиты клумбы, всегда засаженные ухоженными цветами, а в углу сада по последней моде каменная горка с водопадом, фонтанчиком и декоративными низкими пальмами…
Этот дом словно в одночасье вырос лет пять назад, и все в городе гадали, кому же он принадлежит. Даже соседские кумушки не могли ничем порадовать любопытных, поскольку казалось, что никто в дом не входил, никто не выходил, а цветы растут сами по себе, а яблоки и вишня сами собой исчезают с веток… Теперь от былого великолепия не осталось ничего. Камера скользнула по надломленным стволам яблонь, по разрушенной горке с опаленными пальмами, по вытоптанным, почерневшим клумбам… Далеко от дома, среди разметанных камней лежали согнутые, скрученные взрывом чугунные перила лестницы…
Несколько людей в касках разгребали завалы, а в стоящую рядом машину грузили что-то упакованное в черный целлофановый мешок. То, что раньше было местным авторитетом Александром Башировым…
— Следствию еще предстоит узнать, кому была выгодна смерть Баширова, по некоторым данным тесно связанного с главами родственных кланов на территории Ичкерии, — говорил диктор. — Идет ли речь о мести горцев, или же Баширов стал жертвой разборок из-за передела сфер влияния между группировками в Ставрополье. Эту версию косвенно подтверждает тот факт, что сам Размик Армавирский неожиданно отошел отдел и, по слухам, собирался передать все бразды правления в руки Баширова…
Ольга замерла. Ее зазнобило. Неприметный незнакомец оказался важной шишкой в преступном мире из региона. Он советовал ей смыться, и, может быть, именно благодаря ему она до сих пор оставалась жива… А теперь его убрали. И были это, скорее всего, те, кто успел так же расправиться с Никитой и Лидкой. Ведь Никита, наверное, выполнял и его поручения…
До Кочубеевской электричка тряслась долго и нудно, со всеми остановками. Уже короткий зимний день угас за окном, опустилась ночь, а она все ехала и ехала… Рядом с ней на жесткую скамью уселись две станичницы с многочисленными сумками и пакетами. Подозрительно покосившись на Ольгу, они разместили поклажу так, чтоб, придерживая локтем один куль, касаться другого ногой.