В темных пятнах пролысин, закопченно-чумазая белая «Хонда» вылизывает светом бордюр и курчавую траву газона по Краснобогатырской, нечетной стороне, подруливает к зоомагазину, сворачивает, чтобы покатиться под уклон между двумя высотками, въезжает во двор, притормаживает…
Чертова дюжина немногословных крепких мужиков встает из-за столов и с подоконников, привычным телодвижением лязгает затворами, вставляет в рукоять обойму, кладет в карманы пары запасных, патрон в стволе… приносят и бросают на столы, как скатки матрацев на нижние полки, короткие «броники»; воображаемая спичка еще не укусила пальцы, и все уже нагружены, разгружены, застегнуты.
2-я Бухвостова. Дом десять, четвертый подъезд. Квартира сто четыре. Стальная дверь, помимо двух врезных замков, еще амбарные запоры. Зашторенные окна. Лаборатория на кухне. Работа с раствором. С экстрактом опия, который парят в герметичной емкости и, пропуская через змеевик наружу, получают героин. Большая комната. Весы аптекарские. Работа с сыпучими грузами. Фасуют двое. Вдруг трель звонка морозом продирает до костей. «Глянь, кто там, только осторожно». Один — хозяин, весь в татуировках, с руками в кельтской вязи, с чешуйчатым китайским драконом на плече — крадется беззвучно, сноровисто к двери. Приник к глазку — качается бессмысленная ряха белобрысого ублюдка, почти впритык к двери, закрыла весь обзор. Черты размазались, на морде — пьяное блаженство, гримаса долгожданного освобождения от тяжести в паху и жжения в канале. «Дракон», взъярившись, дергает засов, хрустит замком, толкает дверь:
— Ты че, алкаш? Где больше поссать не нашел?
Ствол упирается в висок:
— Замри в анабиозе!
Острый удар по темени заставил обвалиться на колени и рухнуть вниз лицом, через распростертое тело внутрь хлынули туши, ботинки и бритые головы.
— Лежать всем! Мордой вниз! Лежать, сказал, тварь! — гвоздить, и опрокидывать, и каждое мгновение ждать дуплета из дробовика, удара в бок ножом из-за очередного поворота захламленного коленчатого, сука, коридора.
Электрозаводская улица. Плешивый парень, плотный, крепко сбитый, кровь с молоком, в модном «принтованном» рванье, сидит на капоте вишневого седана «Шевроле», мигает во тьме сигаретным зрачком, в лице — расслабленность и безучастность, проворные рысьи глаза работают снайперски точно; два топтуна фланируют по длинному периметру двора и держат в поле зрения дороги, гаражи, подъездные двери, готовы дать маяк экранчиком мобильного; вон подъезжает Сыч, его «восьмерка» цвета баклажан, все чисто, молодняк на лавочках гогочет и посасывает пиво; Сыч подползает и равняется; плешивый, просканировав пространство, привычно-хищно сделав дюжину мгновенных фотографий, бросает плотный сверточек на заднее сиденье. Все, отъезжай, исчез… Вдруг ломовым налетом откуда-то из тьмы, из пустоты врывается во двор огромное, слепящее — взбесившиеся тонны ревущего мотора, железа, радиаторной решетки… подбит, закручен налетевшим шквалом прошедшего в каком-то полуметре поезда; поднялся на колени, пустой, с отнявшимся рассудком… шквал сдал назад, водила поравнялся, тряхнул ручищей коротко — железное кольцо схватило правое запястье, второй браслет защелкнулся на ручке водительской двери. Наручник врезался, суставы затрещали, плешивого Фому поволокло коленями и локтем по асфальту.
— Пусти! Пу-у-усти! У-у-у-у, су-ука-а-а! Рука, ру-ка-а-а!.. Пусти, прошу, пусти-и-и… останови-и-ись!.. — ревел Фома от режущей и рвущей боли, в кровь обдираемый, соломеннонабитый, подхваченный избыточной тягой почти что трехсотсильного мотора.
— Твой сбытчик, рангом выше, — сквозь ровный гул движка влепил ему морозный голос свыше, неотделимый от трех сотен лошадиных сил, от впившейся в запястье острой стали, от страшной безразличной силы, вылущивавшей руку у Фомы в плече. — Сбытчика мне, сбытчика. Или порву, тварь, надвое.
— Скажу, я все скажу, пу-у-сти-и-и-и!..
Михо припал к глазку, оглядывая в выпуклую линзу лестничную клетку и — высоко и глубоко — пролеты: чисто. С плотно набитой нейлоновой сумчонкой скользнул наружу, тихо притворил входную дверь. На всякий случай выглянул в окно — Прокладка с замедлением материализовался на своем посту, переминаясь судорожно, мерзня. Михо спустился, нажал на кнопку домофона и двинулся сосредоточенно, сторожко через двор — всего-то надо было пройти полсотни метров до автобусной, встать под стеклянным козырьком и бросить на скамейку сумку, дождаться маршрутки, с пустыми руками вскочить — Арчил заберет как ни в чем не бывало бодяжить и разбрасывать товар… район стал стремный, надо бы сменить… дойти и кинуть сумку, все… у Мурадели дрогнула спина, и не умом — нутром мгновенно понял: взяли.