— Вот иду по Уругваю, ночь хоть выколи глаза, — пропел Соник и нервно хмыкнул: голос был хриплым и жалким. Голос труса.
— Я здоровый взрослый мужик, — сказал Соник и продолжил: — ага, расскажи это своей мамочке.
Голос зазвучал чуть лучше. Соник откашлялся и привел аргумент:
— Во мне два метра семь сантиметров росту. Если бы я ехал в плацкартном купе на верхней полке…
— Ты маленький трусливый мудак, — перебил Соник Соника, — таких не берут в НБА.
Говорить лучше, чем молчать.
«Надо просто молоть что попало, — подумал Соник словами в голове, — любую чепуху, нести что на язык попадёт, лишь бы не тишина».
— На этих полях могли бы быть бахчи, — сказал он, — и расти арбузы. А где ты тут видишь поля? Нигде я не вижу поля. Я вообще нихрена не вижу, по чести сказать. Я тоже. Ты знаешь, а ведь болота лучше. Да. Я знаю.
Соник очень не любил давидовское кладбище. Старался даже на велосипеде не ездить мимо. Почему? — ответить на этот вопрос Соник мог, хотя меньше всего стремился формулировать истинную причину своего страха: в конце концов, нелюбовь к погостам более нормальное явление, чем тяга к ним. Соник не любил погосты. Особенно давидовский. На нем, даже если просто проходишь мимо, ощущается присутствие жизни. В природу которой не хочется вникать даже при свете солнца, а уж в черном освещении отсутствующей луны и подавно.
— Не надо про кладбища, давай про арбузы. Арбуз это ягода. Тебе не кажется, что для ягоды у него слишком жесткая кожица? Мне кажется, что мы с тобой приплыли не туда, друг мой Соник. Расскажи-ка мне какое-нибудь стихотворение. Ты помнишь наизусть какое-нибудь стихотворение? Да, я помню наизусть какое-нибудь стихотворение. Трусоват был Ваня бедный раз он позднею порой весь в поту от страха бледный чрез кл… Заткнись. Хорошо. Ты идешь вверх. Я знаю. Не надо идти вверх. Надо идти вниз. Я знаю.
Видимость была нулевой. Собственный голос вяз в темноте, уже почти не достигая ушей.
Соник собрал нервы в кулак, сосредоточился, заставил себя остановиться, развернулся на 180 градусов и пошел вниз. И буквально через несколько шагов наткнулся на железную оградку.
— О боже мой.
— Не обоссысь.
— Сам не обоссысь.
— Дай телефон.
— На телефон.
Соник включил смартфон и приблизил его к помехе спереди. Голубоватое неяркое облако вытащило из тьмы передний план: бурьян, а над ним висящее в воздухе, ни к чему не приделанное бородатое безглазое лицо. Соник не выронил телефон только потому, что пальцы свело судорогой. Через пару секунд понял, что таращится на вылинявший портрет какого-то старика, похороненного в этой самой могиле, на которую он, Соник, практически залез ногами.
— Прости, дед, мы сами не местные, мы из НБА, мы уже уходим.
Соник попятился прочь, но поскользнулся на влажной траве и приехал обратно, больно ударившись коленкой о край оградки.
— А вот и снова мы, дедушка, мистер сноу мистер сноу вы придете в гости снова через час даю вам слово вот спасибо мистер сноу, простите извините, простите извините, я был бы рад вас не тревожить, но ничего не получается, вы же видите.
Соник бормотал и пытался оценить при слабом свете телефонного экрана расстояние до конца кладбища, но облако света ловило только мелкую, почти микроскопическую сечку дождя. А если опустить телефон к бедру, то все равно ничего, кроме портретов ближайших мертвецов, не видно.
Соник погасил экран и прошел сколько-то метров на ощупь, в глухой тьме, пытаясь понять, что хуже: видеть или не видеть. Хуже было и то, и другое. Нащупал плечом дерево, проверил руками: точно, дерево; пошарил вокруг — вроде только трава; стараясь не выпускать дерево из тактильного контакта, опустился на корточки, а затем сел на землю и закрыл глаза.
— Ты зачем сел, дурак. Потому что устал. Ты нашел место сесть. Тебе не все равно? Мне не всё равно. Встань и включи телефон. Сейчас. Да, сейчас.
Вставать Соник не стал: просто включил экран и сделал рукой дугообразное движение. Из темноты тут же выступили вертикальные ребра оградок. Они были и слева, и справа, и спереди. Сам Соник сидел на могиле, утратившей персональный забор: только высоченный, уходящий в черноту, покосившийся крест.
— Вставай, мудила. Зачем? Домой пошли. Ну пошли. Веди.