— Тебе интересно, что ты здесь делаешь, — небрежно сказал Бальтазар.
— Нет, думаю, это очевидно.
— Могу ли я задать тебе вопрос? — спросил он, проходя по периметру комнаты, в которой мы находились. Облако белого тумана собралось вокруг щиколоток, следуя за ним, как туман над озером прохладным весенним утром.
Я проглотил страх, зародившийся в моем горле, и бросил настороженный взгляд на Анаю.
— Ты тут босс.
— Жалеешь ли ты об этом? — спросил он, ни на мгновение не поворачиваясь ко мне лицом. Его взгляд остановился где-то за горизонтом.
— О какой части?
Бальтазар рассмеялся. Звук эхом отскочил от стен, но я не мог его не увидеть, не почувствовать.
— Обо всех. — Он аккуратно скользнул по мне взглядом. — Не жалеешь о том, что забрал у Мэв шанс на человечность? Не жалеешь о том, что отдал этот шанс Эмме?
Это были вопросы, о которых у меня не было времени подумать. Изображения Эммы, хромающей и безжизненной, промелькнули в моем сознании. Если Мэв способна на такие вещи, то она не заслуживает шанса на человечность, потому что внутри нее не осталось ничего от человека. Опять же, если бы я не дал Мэв причины, чтобы ненавидеть меня, то это как раз и случилось в первую очередь.
— Я… я не знаю.
Его одежда шумела на ветру, но я не чувствовал ветра. Бальтазар вздохнул.
— Я не жалею ни о чем из этого.
Шок прошел через меня. Я не ослышался? Я не мог.
— То, что она сделала непозволительно. И только Богу известно, где была бы Эмма, если бы ты не посвятил ее безопасности последние несколько лет. Она хорошая душа. С этим не поспоришь. Она не виновата в переходе, который приговорил ее к Земле Теней, и ты это прекрасно знаешь.
Я знал. Не имея возможности говорить, я смотрел ему под ноги, его взгляд не отрывался от горизонта. Тот факт, что он видел свет в темноте, всегда будет вызывать головокружение в голове. Но этого не произошло. В месте, близкому к Всевышнему, исключений не было.
Я сглотнул и собрал мужество, чтобы встать рядом с ним. Под нами располагалась долина с серым туманом, каждая частичка которого мерцала серебром.
— Что ты собираешься со мной делать?
— Мы вернемся к этому, но для начала, я должен кое в чем признаться.
Я приподнял бровь.
— Признаться?
Он кивнул.
— Я не должен был делать тебя жнецом. Это никогда не было твоим призванием. И в тот день, когда имя Элисон не было названо, я знал, что ты толкнешь ее, если я подпущу вас слишком близко. Я позволил этому случиться.
— Что? З-зачем ты сделал это? Почему это произошло, чтобы наказывать меня за это снова и снова?
Он вздохнул.
— Мне нужно было, чтобы она ушла. Мне нужно было разделить вас, чтобы ты смог стать тем, кем тебе надлежало быть.
Я сузил глаза.
— И кем, собственно, мне надлежало быть?
Он повернулся ко мне, уголки его губ горделиво поползли вверх.
— Хранителем, конечно. Если твоя глупая одержимость этой девушкой ничего тебе не доказала, то мне она доказала, что у тебя сердце хранителя. Тебе суждено защищать. Не разрушать.
Это все был его план. Я не знал, что мне чувствовать после этого.
— Я… не понимаю, что ты хочешь от меня услышать.
— У меня есть приказ, предложить тебе позицию хранителя, Финн.
Я никак не мог сформировать соответствующую реакцию. Я знал, что должен был опустить руки и преклонить колени, чтобы поблагодарить Бога за предоставленную мне возможность, но все, о чем я мог думать, было тем, что такая жизнь не будет включать Эмму.
— Как ты смеешь отказывать мне, когда я предлагаю тебе то, о чем твои брат и сестра могут только мечтать?
Истон заговорил из угла комнаты.
— Соглашайся же, Финн. Не будь дураком.
— Этого нет в твоем сердце, не так ли? — яркий взгляд Бальтазара задумчиво остановился на мне. — Нет… нет больше места ни для чего другого в твоем сердце, не так ли?
— Мне очень жаль, — прошептал я, интересно, какие последствия ожидали меня после отказа. Насколько я знал, никто никогда не отклонял подобное предложение.
— Ты понимаешь, что я не могу позволить тебе продолжать в том же духе, — сказал он устало. — Я не верю, что ты будешь держаться от нее на расстоянии. Я не могу позволить тебе продолжать нарушать законы ради простой смертной, которая ничего не значит в великой схеме вещей. Итак, что же нам делать?
Я смотрел на вращающиеся тени на горизонте, чувствуя безнадежность.
— Я не знаю.