Это все можно назвать выдумкой, реальностью, мистикой, чем угодно, когда человек находится на грани жизни и смерти, как раз на пороге горизонта-терминатора, разделившего небо и землю. Ведь что-то в таких ситуациях с нами происходит, нечто, не вписывающееся в нашу реальность. Об этом тоже писали, может, наша смерть и есть переход в четвертое измерение, только не по собственной воле, а вынужденный, навязанный. Выбирать дано не каждому. У меня не было божественного света и туннеля. Может быть, я не добрался до него. Был лабиринт, были двери. Тысячи дверей. Бесконечное множество. И как оказалось, я еще не выбрал свою дверь, но предлагаю другим, на выбор. Иногда я думаю, ту ли дверь выбрал и в свой ли мир вернулся? Что такое наш мир и прочие, о которых мы только догадываемся?
В том-то и дело, здесь недолго до сумасшествия, и именно поэтому я не тороплюсь уйти, потому что ни в чем не уверен…
Вышли из моей квартиры. Ещё не было семи, на дворе непривычно светло, апрельские вечера набирали силу после долгих зимних ночей.
Леонид Петрович был одет в новенький черный плащ. Под ним — он раздевался у меня в квартире — новенький, наверно, сегодня и купленный строгий черный костюм-тройка. На ногах блестели натертые суконкой и начищенные гуталином ботинки. Интересно, о каком мире он мечтает? В руках небольшой дорожный баул, новенький и пахнущий не дерматином, а настоящей кожей. Недешевая сумочка.
— Вы как на свадьбу собрались, Леонид Петрович?
Он растерянно улыбнулся.
— Вполне возможно. Вы же сами не знаете, что меня может ожидать там?
— Не знаю. — Почему-то подумал про лабиринт и еле видимые проемы дверей; не подскажут, сам не увидишь. Беспечно спросил:
— Заела повседневность?
— А вас?
— Терпимо, — не так уверенно ответил я.
— Завидую вам.
— Почему?
Пройдя дворами, вышли к улице, перешли на другую сторону, останавливаясь у прозаической троллейбусной остановки.
— У вас такой редкий божий дар.
— Так получилось, — усмехнулся я. — Подождем «четверку». Нам до «конечной».
— Угу, — Леонид Петрович поднял воротник плаща. — Если на конечную, то, кажется, там есть небольшая парковая аллея?
— Тополиная. — Запрокинув голову, посмотрел на небо. Его вновь заволакивали черные дождевые или снежные тучи. Быстро темнело. Подумал с сожалением об оставленном дома зонтике.
— Можно спросить?
— Спрашивайте, — я оглянулся на Леонида Петровича, он задумчиво протирал очки.
— Вы сами можете проходить в те двери, которые открываете? — смущенно пробормотал он.
— Я уже говорил, что никогда не пробовал, но думаю, что смогу.
— Тогда странно, — Леонид Петрович близоруко посмотрел на меня, — будь у меня такая возможность, я только и делал бы, что путешествовал из одного мира в другой.
— Кто знает, может, вы уже сегодня получите этот дар, в том месте, куда думаете попасть, — сухо обронил я.
— А вы деньги решили собирать?
— С вами много не соберешь, да и какое вам дело?
— Извините, не хотел вас обидеть, — он водрузил на нос очки. — Хорошая профессия — проводник.
— Гид, уводящий за горизонт, — отозвался я с сарказмом.
— А зачем вам деньги?
— Послушайте, Леонид Петрович, — не на шутку рассердился я, — советую вам заткнуться и подумать о себе.
— Извините за бестактность, но вы не похожи на алчного человека, поэтому я не понимаю…
— Вам всегда все надо понимать? — перебил я. — Наш троллейбус…
Этот номер почти всегда перегружен, особенно в это время. Мы едва втиснулись в его нутро, распаренное, полного такого букета запахов, который уже невозможно разбить на отдельные части и идентифицировать по отдельным составляющим, и вскоре слились с трепещущей, тихо переругивающейся троллейбусной массой.
Глядя в темное окно с мелькающими огнями домов и магазинов, тихо досадовал на глупые вопросы Леонида Петровича и потихоньку злился на самого себя. «Он прав, деньги действительно ни при чем. Все упирается в привычки и природную трусость. Один раз я умирал. Второго раза не хочется…» Вспомнил Людмилу и её слова: «Ты знаешь, Роман, я верю, в то, что там совсем иной мир».
Где ты теперь и что делаешь? Не могу представить, как и не могу поверить, что с ней может быть что-то плохое. Как говорил Володя Буртик: «Светлые люди притягивают свет».
Однажды в руки мне попала газета, где сообщались интересные факты, в частности о людях, исчезнувших без следа. В бывшем Союзе исчезало около ста тысяч людей в год. Официальная статистика. Что если треть не пропадает, а уходит? Уходят легко, налегке, не оборачиваясь, и чтоб никогда больше не вернуться в наш рукотворный дурдом. Неужели я так люблю свой мир, что не могу отважиться его покинуть? А если тебе будет гарантировано возвращение? И потом, ты можешь и сам не захотеть возвращаться.