– Заработал, – прошептал отец, роняя телефон. – Хвостатый, он работает.
Высоцкий схватил упирающегося Родиона за руку и потянул его из комнаты.
С легкостью пройдя сквозь стену, приятели выбежали на улицу. Во дворе было уже совсем темно, и окон светилось меньше – люди легли спать. Легкая морось превратилась в настоящий осенний дождь, холодный и нудный. Родион с котом остановились под окнами родительской квартиры и задрали головы: одно из окон вдруг распахнулось, и из него, разрывая ночную благостную тишину, на всю улицу, словно набат, гремело и хрипело:
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше.
И ужас режет души
Напополам…
– Высоцкий… Та самая песня, – глухо проговорил Родя. – Высоцкий, слышишь? Слышишь? Высоцкий?
Но ответа не последовало. Родион повернул голову и огляделся – кота нигде не было. Высоцкий исчез.
Родион в панике закружил по пятачку, на котором только что стоял вдвоем с котом. В голове трусливым зайцем прыгал единственный вопрос: что с ним теперь будет? Ведь, несмотря на то, что Проводника искал кот, в теперешнем своем состоянии Родя нуждался в сером куда больше! Родя был уверен – только Высоцкий сможет вывести его из промежуточного состояния, в котором он оказался. В каком-то смысле сам Высоцкий стал Проводником, и его пропажа означала для Роди страшное – смерть, причем буквально!
Родион снова повертел головой, но ничего не увидел – темнота, как живая, окутала его, будто окунула в чернила. Фонари, хоть и были зажжены, ничего не освещали, круглые пятна их света лишь подчеркивали окружающую мглу, делая ее еще непроглядней. В желтых световых кругах колючими иголками вспыхивали дождевые струи, вонзаясь и впитываясь в черный, как земля, асфальт.
– Высоцкий, – тихо позвал Родион, – ты где? Высоцкий, эй, Высоцкий!
Никто не отозвался.
– Серый, котяра, выходи! Хорош шутки шутить, не смешно! Высоцкий! – все громче и громче звал Родя. – Кот! ВЫСОЦКИЙ!!!
Неужели кот сбежал, бросил его? А что, запросто мог. Увидел Родины скрещенные пальцы, смекнул про вранье, да и удрал. А Родя пусть сам разбирается, ищет выход. «Кто меня язык тянул, – сокрушался Родион, – зачем пообещал быть Проводником, хоть и не всерьез? Обманул, а ведь он мне поверил… Вот вернусь – ни за что, никогда, никого больше не обману, даже в шутку, даже не нарочно! Первым делом – никакого вранья…»
Дождь усиливался, тарабанил все громче и громче, но Родиону ничего не оставалась делать, как замереть на месте и прислушиваться, и приглядываться – вдруг мелькнет хвост или раздастся знакомое «мяу!». Но сквозь шум дождя лишь доносилось приглушенное шуршание шин редких машин от проспекта рядом с домом, да стук закрывающихся окон – ложащиеся спать люди не желали пускать в дом промозглую осеннюю сырость.
Вдруг из кустов, рядом с которыми стоял Родя, раздалось слабое потрескивание и шорох. Родя прислушался. Шорох повторился – он действительно шел со стороны пышных, и, несмотря на октябрь, совершенно зеленых невысоких кустов с крупными белыми ягодами. С самого детства Родя знал, что ягоды эти называют снежными, и есть их нельзя ни в коем случае – ядовитые. Так говорили ребята во дворе, а мама подтвердила. Как на самом деле называется кустарник, и так ли опасны его плоды, он никогда не интересовался, но Мячику повторял то же самое: «Это, сынок, снежные ягоды, в рот не вздумай тянуть, а то свалишься с заворотом кишок, а то и в больницу заберут!». Сейчас на упругих, молочно-белых, аккуратных, матовых как отборный морской жемчуг, ягодах холодным бриллиантовым светом взблескивали капли дождя. «Что же это за растение? – скакнули Родины мысли в неожиданном направлении. – Почему я никогда этим не интересовался? А вдруг они не вредные, а очень даже полезные? Первым делом…» – мысли свернули на привычную уже дорогу, а Роде вдруг нестерпимо захотелось попробовать эту снежную мякоть. Сорвать не получилось, в его прозрачных руках совсем не было силы, правда, от Родиного прикосновения с листьев сорвалась дождевая вода и обрызгала его. Он поежился и заглянул в кусты.
На мокрой холодной земле сильно поджав, так что их почти не было видно, задние лапы, и, вытянув, как в судороге, передние, на спине неподвижно лежал Высоцкий. Голова его была свернута набок, хвост прижат к животу, глаза закрыты. Казалось, кот не дышит.