Потом была эвакуация: вялая борьба с судьбой, слёзы прощания с городом, потому как уж мы то с ней знали, что Припять будет закрыта для людей очень и очень долго. Ялта стала нашим постоянным домом: для меня – снова, для жены – теперь.
Только знаешь, сынок, всё наше бегство было бестолковым. Беда, коснувшись нас однажды и распробовав на вкус, более не намеревалась выпускать из своих цепких безжалостных лап.
Роковой стук в дверь произошёл спустя недели две после эвакуации. Сначала меня успокоило, что непрошенные гости были лишь медиками, а не кем-то, после чьего визита люди без вести пропадают. Осмотрели мою красавицу, сказали, что ей надо в больнице на сохранении полежать некоторое время. Я отпустил, и за это корю себя до сих пор. Откуда ж знал, что они беременных увозили толпами, чтобы абортировать?
Отпустил, и после ни ребёнка, ни красавицы своей не увидел. Только гроб свинцовый. Сказали – осложнения, а я ведь даже проститься не смог…
Мне казалось на тот момент, что вместе с женой я похоронил и собственную жизнь.
Такой боли никогда не испытывал – ни до того момента, ни после. Прости, описать не смогу на что похоже, потому как такое мучение можно испытать, только потеряв кого-то очень дорогого. И испытать его тебе не пожелаю.
Я знал, что потребуется немало времени, прежде, чем снова смогу начать полноценно жить. Сдаваться с концами я не собирался, так как моя красавица наверняка бы этого не одобрила. Подвести её ещё и в этом было бы непросительным предательством.
К слову, меня болезнь минула стороной, и, как только завершился основной траур, я снова вернулся к работе. Теперь обилечивал ликвидаторов, катающихся на станцию и её окрестности, и работников, которые обслуживали останки некогда великой конструкции. Хотя, почему – некогда? Она такой была, осталась после аварии и остаётся до сих пор.
Возил с Янова, там же и жил во время вахты. Встретил немало как замечательных людей, так и конченных ублюдков, но старался никого не судить – кем бы не были те парни, все они трудились ради общей безопасности. Изредка встречал каких-то «левых» гостей, ни на военных, ни на ликвидаторов непохожих, но ничего у руководства не спрашивал и помалкивал – не хотел потерять рабочее место. А, может, и голову – всё-таки, выглядели те парни довольно серьёзно и скрывались так умело, словно их пребывание оставалось строжайшим секретом.
А потом была вспышка – взрыв этот второй.
Я сопровождал пересменку с Янова в сторону ЧАЭС. Они были всё ещё сонными, работнички-то, и кто-то дремал по дороге. Грохнуло столь внезапно, что они даже не успели проснуться.
А я всё видел. Стоял с водителем в кабине, курил, слушал его болтовню о том, о сём, и вдруг – хлабысь! Запомнил багровую вспышку на горизонте, вездесущий оглушающий шум, вперемешку со свистом, и боль в глазах. Невыносимую, вышибающую прочь из тела дух.
Когда очнулся, первым делом водителя нашего проверил и пассажиров – все как один были мертвы. Я растерялся поначалу, не понял, что произошло и совершенно не знал, что теперь делать. Но тут то ли внутренний голос какой подсказал, то ли я сам догадался, а на голос спихнул, что надо ехать дальше. Вернулся в кабину, завел автомат, да так умело, словно всю жизнь этим занимался, а не пару раз в шутку, и почучухал дальше, на станцию…
***
- Да как же ж ты почучухал, если не умел? – Я скептически усмехнулся. Ну и сказочник оказался мой попутчик! Хотя, следовало отдать должное: с его сказкой время пролетело быстро, и до Яновского перона мы добрались так скоро, что и не заметили. По крайней мере я. – И зачем на станцию-то? Всех покончало.
Игнат Иваныч пожал плечами, терпеливо повторив:
- Так было нужно.
Выпытывать я больше ничего не стал – нужно, так нужно. Врёт он всё! Ослеп, небось, от пьянки, а признаваться стыдно.
Тишина кругом была мёртвая, не считая доносящихся тихих голосов из здания вокзала. Пока мы шли, Щипец мой уже сюда сам добрался, и теперь ожидал внутри, под высокими сводами долговечной советской застройки.
- А сюда-то тебе зачем надо было? – Поинтересовался я, с любопытством наблюдая, как слепой старик вглядывается в пустые проржавелые железнодорожные пути.
Игнат Иваныч посмотрел на меня внимательно, словно бы видел насквозь, и грустно улыбнулся:
- На работу. Моя вахта пока не окончена.
Я хотел было рассмеяться, решив, что мужик пошутил, как вдруг услышал грохот поездных колёс по рельсам. Да такой отчётливый! Он приближался с западной стороны, а вместе с ним на горизонте всё явнее становился силуэт советской зелёной электрички.