ожа и так огромны радужки и зрачки глаз. Благодаря этой особенности они прекрасно видят в сумраке и им не грозит потеря зрения от слабого освещения, но взамен все цвета кажутся им немного тусклее, чем на самом деле. Катэлю потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому; он справился, но замечать чрезмерную яркость цветов не перестал. Площадь была почти пуста, за исключением нескольких детей, и здесь на них никто не обратил внимания. Тамхас зажег свечу прикосновением пальца, поставил ее у подножия статуи, среди мозаики из сухих и свежих цветов, и, выпрямившись, снова внимательно посмотрел на Катэля: тот все стоял перед ним, сжимая в руках свою свечу, и неотрывно смотрел на правую кисть отца. Там тусклой зеленью выделялась под кожей буква «V». Это не давало ему покоя с той самой минуты, как они встретились получасом ранее в замке Иса и пожали друг другу руки в знак приветствия. Лишь то, что выдержка изменила Тамхасу, и он бросился обнимать сына, заставило Катэля на время позабыть об этом, но сейчас, при свете дня, он четко видел, что это не выдумка и не игра его воображения после вчерашних страшилок от Эмилиана. Знак остался на прежнем месте. Теперь-то все вчерашние речи стали гораздо более правдоподобными. - Мне жаль, что тебе пришлось пережить все это, - сказал Тамхас. Он изменился сильнее всех прочих, кого уже успел повстречать Катэль за прошедший день, и на самом деле постарел - лет на двенадцать, не меньше. В черных волосах запуталась серебряная паутина седины, щеки и лоб прорезали тонкие неисчезающие морщины - однако цепкость взгляда и точность движений остались при нем в полной мере. Иначе и быть не могло. Тамхас прожил уже две с половиной сотни лет и некогда был соратником самого Тиса Веркинджеторика, который и собрал воедино королевство Веркинджес из десятков разрозненных земель, но по-прежнему оставался полным сил и стремления к жизни. Это радовало Катэля, который больше всего боялся того, что вернется не к бодрому и живому Тамхасу, а к угасающей свече - старику, который при каждом удобном случае бормочет, что вот-вот помрет. Все люди были такими. Все, кроме него. - Не надо, - покачал головою Катэль. - Теперь ведь все хорошо. «Не хочу об этом вспоминать», - отчетливо слышалось подтекстом, и Тамхас это понял. Он скрестил руки на груди, скрыв тем самым метку на кисти, и ответил: - Я рад, что ты так считаешь, потому что впереди у нас много дел. Поставь же свечу, и я расскажу тебе кое-что. В замке они так толком и не пообщались. Прибывший поутру Тамхас отправил Эмилиана спать, едва завидев его состояние: граф, как и обещал, просидел почти всю ночь над амулетом-мороком. Тот вышел на славу: для всех окружающих Катэль теперь выглядел светлокожим и большеглазым, с короткими бледно-русыми волосами, которые венчал узкий металлический обруч. Не изменилась ни одна из черт его лица, прежней осталась фигура, но теперь узнать в нем того самого Катэля было просто невозможно. Убедившись, что морок получился как полагается, Эмилиан кивнул обоим и спокойно пошел отсыпаться, а Катэль, внезапно сообразив, что каменные своды залов напоминают ему о зазеркалье, предложил выйти на улицу. Так они и оказались в городе, где купили по свече для Катрии и отправились на площадь. Когда не случалось праздников, поговорить здесь удавалось все равно что наедине. Катэль присел перед каменным изваянием, обеими руками поднес свечу к губам и нежно выдохнул. Горячий воздух вскользь коснулся его губ, и на почерневшем фитиле заплясал тонкий рыжий огонь. Улыбнувшись, маг осторожно опустил свечу на плиту и, подняв голову, взглянул вверх. Мраморные волосы, казалось, вот-вот зашевелятся от ветра. - Этой зимой не загорелся Свет Милосердия. Это значит, что до нового Похода остались считанные месяцы. Он начнется до конца этого года, - сказал Тамхас, убедившись, что Катэль уже не уронит свечу. А тот, услышав это, застыл, так и не убрав руку от камня. Свет не зажегся... неужели это возможно? Нет, он знал, он кое-что помнил о подобном событии... но разве это не просто сказки? Катэль торопливо стал вспоминать все, что он знал об этом чудесном явлении, со слов служителей церкви и из Книги Неба, продиктованной, по преданию, ее первым жрецам самой Богиней через сны и видения. Итак, в отличие от Срединных земель, где день и ночь почти всегда делили сутки поровну, в северных широтах ночь всегда длилась дольше, а протяженность дня изменялась циклично на протяжении всего года. Лишь раз в году день и ночь сравнивались - и это была его середина, ежегодный праздник Свадьбы Солнца, когда молодые Бог и Богиня заключали брачный союз. Боги-хранители мира были счастливы - и люди разделяли их счастье, празднуя; кроме этого, они подносили на алтари фрукты и ранние злаки. Жертвуя малым из своих богатств, люди заручались милостью и поддержкой богов до нового урожая. Но ночь росла, Бог и Богиня старели, и однажды зимой наступал последний день года, когда умирающее солнце едва-едва поднималось над горизонтом, и весь день длился не больше шести часов от рассвета до заката. Люди верили: этой ночью, самой длинной из всех, Богиня хоронит своего верного супруга и в жестоком бою защищает их от Виеллерели - своей собственной дочери, избравшей иной путь. Лишь в эту ночь, когда прежний Свет окончательно слабел и гас с закатом, Виеллерель могла ступить на землю. Никто не решался выйти на улицу после заката, а семьи с младенцами или беременными занавешивали все окна и заколачивали ставни: один взгляд подземной княжны обращал дитя солнца и света в проводника - человека с искаженной жизненной силой, которую он мог применять в колдовстве. Магию людям подарил Бог, он научил их славить Солнце своим даром, но Виеллерель украла его секрет и обучила своих избранников по-своему, из собственной плоти и крови. Вот почему церковь всегда ненавидела проводников. Когда же княжна поднималась в Верхний мир, Богиня спускалась ей навстречу. Она молила дочь отречься от зла, оставить свои коварные затеи и навсегда уйти, но та отвечала ей насмешками и хохотом - воем метели - и вступала в бой. А когда Богиня ранила ее, княжна рассыпала вокруг себя капли собственной крови, которые становились новыми кристаллами ядовитого виолита. Они сражались до рассвета, но за мгновение до восхода новорожденного солнца исход боя обязательно решался. Когда Богиня побеждала, она изгоняла дочь обратно под землю, роняла последнюю слезу скорби и погружалась в сон, подобный смерти, до следующего восхода луны. В эту минуту в главном храме Бога и Богини, на берегу мистического озера Солнца, откуда, по преданию, в виде лунного блика каждый новый год рождался Бог, огромная древняя статуя Богини тоже плакала. Ее слеза падала в подставленные чашей ладони, и с первым лучом солнца в первый день нового года в них вспыхивал золотистый негаснущий огонь. Это и был Свет Милосердия, охраняющий людей от зла. Частичку его прихожане обязательно брали с собой, чтобы защищать свои жилища. Но с каждым годом Виеллерель становилась все сильнее, а вера людей в Богиню и Бога неумолимо ослабевала: это делало Богиню уязвимой, и она могла проиграть и погибнуть. Умирая же, Богиня роняла последнюю слезу горя, которая не могла разжечь огня защиты, и уходила водой в землю. Лишь истовые молитвы могли возродить ее и возвратить на небосвод, но огонь все равно гас, и защита иссякала до следующего года. Тогда и выступал Поход: первые ученики Виеллерели, всего восемь числом, возвращались на поверхность, в Верхний мир, и там выполняли единственное поручение своей госпожи - искали ее детей среди всех прочих смертных. Люди оказывались в опасности - практически на краю гибели. Примерно так говорилось в Книге Неба о главном зимнем празднике, дне Возрождения. А еще - с начала времен минуло уже два Похода, и оба отпечатались в истории ужасными воспоминаниями... До слуха Катэля донесся бой часов - единственных в городе. Первый из восьми гулких ударов вывел его из задумчивости, и маг осознал, что все еще сидит на одном колене, опираясь другим о камень. Он даже не почувствовал холода, задумавшись о церковной легенде. Но неужели все это не просто сказки? - Ты вспомнил эту историю, верно? - спросил Тамхас. - Это не выдумки, к сожалению. Церковь многое приукрашивает, но не это. Два века назад я все видел сам. Мы с будущим королем и его гарнизоном остановились на ночлег у монахов при храме Рассвета как раз в ту ночь, когда огонь погас и не возродился. Тогда я не верил, что это возможно... но теперь могу убедить тебя в том, что это правда. - И как все начнется? - Из озера Солнца. Они выйдут оттуда и разрушат храм, как и в оба прошлых раза. А потом они пойдут дальше, сметая все и всех на своем пути. Они, как и прежде, будут искать таких, как мы. Таких, как он и Тамхас, - то есть, проводников, сообразил Катэль. Он встал, выпрямился, и розовый рассветный свет ударил ему в глаза. Маг сощурился и прикрыл лицо рукой, силясь разглядеть лицо Тамхаса против солнца. - Таких, как мы? Но зачем мы им? - Некоторые из нас не выдерживают и идут следом, покорные воле Виеллерели, но далеко не все - только слабые. Так что этого я не знаю, хотя и искал ответ уже очень давно... Однако все люди, у которых нет нашего дара, просто умирают, встретившись с их дыханием. Это как вдыхать пары виолита, только намного быстрее. Люди гаснут прямо на глазах. Катэль вздрогнул и сцепил пальцы в замок, почуяв, что они