— Кто же? Тактакало, Примак!..
— Примак?! — Яремченко вскочил на ноги, даже скамья заскрипела.
— Перебрался… И половину колхозного добра туда перетащил.
— Да-а… Положение наше, как говорится… Слушай сюда: запряги своего Буланого и незаметно отвези товарища в одно место.
Мать на ощупь перестелила постель. Выпрямилась.
— Опасно сейчас, Антон, Налыгачи шныряют по ночам, как псы охотничьи. Еще наткнемся на них.
Антон Степанович задумчиво расхаживал по устланному соломой полу, и солома сухо потрескивала под его сапожищами.
— Так-то оно так… Надо что-то придумать.
В хате водворилась тишина, даже раненый перестал стонать. Наверное, уснул, бедняга. Светился огонек папиросы в руке дядьки Антона, который присел на скамью и положил голову на руки. Папироса выпала из его рук на пол, и задымилась солома. Мать тут же затоптала вспыхнувший огонек, а окурок бросила в печь.
— Вздремни, Антон, вздремни, — промолвила шепотом.
— Что? Что ты сказала? — Борода тяжело поднялась.
— Вздремни, говорю. Намаялся небось.
— Э, нет, голубушка, некогда мне дремать. Так что будем делать?
— Я так мыслю своей бабьей головой: рано утром уложим товарища на воз, прикроем соломой… Я поеду в лес, будто по дрова… Скажи только, в какое место.
— Хорошо, пусть так… Ну, дружище, до завтра. — Он опустился на одно колено, пожал локоть раненому и что-то сказал шепотом. Поднялся, надел картуз. — Проводи меня, Марина.
Мать вышла с Яремченко и вскоре возвратилась.
— Не спишь, Гриша?
— Не сплю, мама. А что?
— Что, что, — передразнила беззлобно. — Дядька Антон назвал вас молодцами. «В наши дни — это подвиг», — вот такое сказал.
— О ком, мама?
— О тебе с Митькой и о деде Зубатом.
— За что?
— Ишь, матери родной не похвалился.
— Чем не похвалился?
— Как памятник спасали.
— И-и-и, — как всегда, пропел Гриша. — Так разве это так сложно?
И стал вспоминать, как все было. Целый день следили они с Митькой за двором Примака. Едва стемнело, Налыгачи затпрукали на лошадей. После того как открылись ворота и две подводы, выехав со двора бывшего сельсовета, направились через выгон, хлопцы помчались к деду Зубатому, с которым договорились еще днем. У того уже стоял наготове запряженный вол.
— Понешла нечиштая сила ворюг? — тихо прошепелявил старик.
— Понесла, — выдохнули оба хлопца.
— Ну, помоги нам, боже, — сказал по обыкновению дед, как всю жизнь говорил перед дорогой, перед началом хорошего дела.
Ленивый вол шел на удивление послушно. Ехали по песку тихо. Смазанные дедом колеса не скрипели. Подъехали к лежавшему на земле среди привядших сальвий памятнику.
Напротив, в хате сельсовета, где теперь жили Налыгачи, было темно. Старая Федора, оставаясь без мужчин, закрывала ставни, запиралась на все запоры, и неизвестно, спала или не спала, дожидаясь ночных добытчиков. Знала, что пусть на рассвете, но явятся — грязные, очумелые и злые. Разгрузят добытое и начнут стаканами лакать сивуху.
Постояли, вслушиваясь в тишину. Ни звука. Старик подошел к памятнику, еще минуту выждал.
— Ну, помоги бог… — И ребятам: — А ну, с того конца поднимайте.
Не думали ребята, что все кончится так благополучно, что тихо и мирно доберутся к дедову двору. Доехали.
— Ну, спасибо тебе, — похлопал старик по крутой шее вола, запряженного в оглобли. — Не подвел… А теперь, хлопцы, все проще… Давайте потихоньку к тому стожку…
В стоге уже было приготовлено место. Туда и уложили памятник, завалив его соломой.
Когда старик выпряг вола и отвел его в сарай, сказал ребятам:
— Вы ж никому, даже мамам своим не тово… Вас по малолетству, может, и не тово… А я хоть и стар, и голова, может, не очень умная, а потерять ее жалко… Поняли?
— Поняли, — выдохнули вместе.
— Ну а если, случится, найдут, — дед раздумчиво покачал головой, — то за такое святое дело и помереть не страшно. Поняли, хлопцы?
— Поняли.
— Вот какой он, дед Зубатый, — тихо проговорил Митька, когда вышли на свою улицу.
— А ты думал! — воскликнул Гриша, словно упрекая дружка своего, что тот раньше плохо знал деда. Кто, мол, скот в Саратовскую область отогнал? Дед Зубатый! Сколько приключений и злоключений было с ним, а ведь все до единой коровки сдал, пробился назад домой и справку с печатью на стол председателя положил.
Вот какой! А говорят: старуха деду голову затуркала. Выходит, не затуркала. Разве смогли бы они с Митькой управиться с памятником без старика? Да ни за что! Поначалу Гриша и сам не очень-то верил, что учительница сумеет уговорить деда Зубатого на такое дело. Уговорила. Потому — учительница. Впрочем, не пришлось и уговаривать.