— Так-так-так, — пробарабанил Поликарп.
— Уразумел, пан староста? — Седой направился к дверям.
Поликарп заискивающе поклонился, стуча зубами:
— Пойнял, усё пойнял…
— Ничего он не «пойнял», — хмуро передразнил Яремченко, направляясь вслед за седым.
— Ну смотрите, — сделав ударение на слово «смотрите», сказал седой с порота. — Не сносить вам голов, если сделаете недоброе против наших людей.
— Пойнял, усё пойнял, — твердил Налыгач и льстиво кланялся. — Усё пойняли, товарищ комбриг.
Когда партизаны ушли, в хате еще долго висела тишина — мертвая и стылая, как на кладбище. Боялась пошевелиться на корыте Федора, прилип к стенке очумелый Поликарп, остолбенел возле печки взлохмаченный Миколай.
— Да-а, — процедил Миколай, — переплыли море, а на берегу чуть не утопли. Нашли бы знамя — уже толкли б собаки на нас чеснок.
Старик вдруг спросил:
— А где Микифор? Он же домой не пошел…
— Микифор, где т-ты? — запинаясь, кликнула Федора.
Из-под печки высунулась вся в перьях и соломе голова.
— Гы-гы-гы, — придурковато смеялся Микифор. — А меня не нашли.
— Выхолил детину в добрую годину, — плюнул Налыгач.
Миколай подошел к столу, налил из графина полный стакан самограя. Пил долго, жадно, даже постанывая при этом. Потом вытер рукавом рот, глухо выдохнул:
— Значься, батя, началась?
— Ч-что… н-началась? — запинаясь, вызверился старик.
— Веселая жизнь.
— Уже в штаны наложил? Сам же сказал, что полицейский куст увеличили добродетели… Ну усё! Спать! А завтра что-нибудь придумаем. — Помолчав, раздумчиво проговорил: — Что бы ни говорили лесовики, как бы ни угрожали, а в Таранивке наша власть! Наша! — повторил Налыгач и потянулся к графину с самограем.
И снова будет полк…
Гриша вышел во двор, и на него дохнуло терпкой свежестью. На востоке робко занималась заря, бледно отражаясь в стекле замерзших луж.
Приближалась зима. Надо позаботиться о дровах. И Гриша принялся готовить подводу. Ведь больше некому…
С улицы донесся резкий окрик. Подбежал к калитке, выглянул. По улице брел с завязанными за спиной руками, качаясь, окровавленный человек. Его подталкивал в спину прикладом черношинельник Кирилл Лантух, переваливаясь с ноги на ногу, точно утка. У Кириллы губы были вытянуты, будто он все время дул на горячее, да еще так, что выглядывали зубы, как у зажаренного поросенка.
Гриша узнал окровавленного сразу. Это же тот партизан, который чистил под сосной возле дозора котелок. Черная борода, взлохмаченные брови, слегка сутуловатая спина. Он, конечно он!
— Тпру-у! — Лантух схватил своего пленника за шиворот и так рванул, что ветхий воротник кожушка разлезся, обвис на шее.
Партизан только заскрипел зубами и выплюнул сгусток крови.
А Кирилл пьяно заржал и крикнул в сторону Примакового двора:
— Пан староста, выходите, диво покажу!
Тотчас же, застегиваясь на ходу, торопливой трусцой подбежал к калитке Поликарп.
— Так-так-так, — затарабанил старик, протирая кулаком сонные глаза. — Где же это ты такую раннюю птаху, тово?.. А здоровила-то какой… Такому дай волю, так он быкам рога повыкручивает…
— Не давался, гад, двоих наших к хвершалу повезли. Так мы целой кучей навалились и успокоили малютку… Видите, кровью харкает? Га-га-га… — пьяно ржал Кирилл. — К своим рвался… Разведчик, видать. Но молчит, сволочь, молчит, паразитяга.
— Так-так-так. Значься, до товаришочков пробирался, до тех, со шпалами и кубарями?
Окровавленный раскрыл помертвевшие губы:
— До кого я пробирался, не твое, иуда, дело! Твое счастье, предатель, что руки у меня связаны.
— А то что бы было, позвольте вас спросить? — издевался староста.
— А то от твоей длинной хари один холодец остался бы. — Партизан повел широкими плечами, рванул узел, но руки были скручены крепко.
— Смотри-ка, связанное, спутанное, безоружное и побежденное — и еще кривляется, еще и рассусоливает…
— Брешешь, собака, — спокойно ответил партизан. — Связанный, спутанный — это точно. Но не побежденный!
— А знаешь ли ты, что стоит мне пальцем пошевелить — и ты исчезнешь? Как вошь, как мокрица! Га? Не знаешь?
— А знаешь ли ты, ворюга, что придут мои товарищи и от тебя останется лишь фунт вони?
— Дай мне ружье! — закричав петушиным фальцетом, подскочил к Кирилле Налыгач. — Я его, гада, раз, два — и ваших нет.
— Не спешите, пан староста, — не выпуская из рук винтовки, весело ответил полицай. — За такую птицу нам в управе…