Примак остыл.
— Понятно… Так ты его в районную управу? Сегодня?
— Сейчас. Вот позавтракаю и… А то выпить выпили, а закусить…
— Так-так-так, — застрекотал Поликарп. — Вот и хорошо, пан начальник полиции! И я с вами. У меня туда тоже дельце есть.
Гриша больше ничего не слышал. Хлопнул калиткой и, ломая тонкий лед на лужах, огородами поспешил к Митьке. Запыхался так, что слова не мог выговорить, когда вызвал дружка во двор к сараю.
— Что с тобой? — испугался Митька. — Ну, давай рассказывай.
— Митька!.. Слышишь, Митька, они партизана повезут…
— Кто они?
— Примак с Лантухом… В районную управу повезут… Сашка дома?
Митька опустил голову, растирая сапогом льдинку, застеклившую ямку из-под копыта.
— Опять военная тайна? — обозлился Гриша.
Митька перестал хрустеть льдинкой, поднял голову. И степенно молвил:
— Сашки нет дома. Но я знаю, где он… Подожди, я хлеба возьму, а то идти далековато.
Идти пришлось действительно долго. Солнце поднялось уже высоко, а они брели и брели по шуршащим листьям, забираясь все глубже в лес. Остановил их в молодом березняке партизанский дозорный, немолодой, низкорослый, с винтовкой наготове. И — спокойный. Он будто ждал здесь именно их, буднично спросил:
— Вы чего, хлопцы, тут прохаживаетесь?
— Мы не прохаживаемся, — возразили ребята.
— Допустим. В таком случае, что вам тут?..
Хлопцы заговорщицки переглянулись.
— Не тяните, братцы, некогда мне тут с вами…
«Братцы»… Словечко дядьки Антона. Значит, и этот дядька из его отряда.
— Нам… Яремченко…
Партизан молча показал на раскидистую березку.
— Посидите вот там минутку. И — тихо! — А сам скрылся в чаще.
Ждать пришлось недолго. Ветки вновь зашевелились, и перед друзьями появились уже два партизана. Первый остался в березняке, а второй приказал идти за ним; Гриша узнал его: это был Крутько.
— Так, говорите, братцы, проводить вас к командованию? — Опять «братцы»!.. Крутько подмигнул Грише и улыбнулся: — Так это опять ты? А ну за мной — аллюр три креста. — И первый раздвинул густые ветки. — А по какому такому делу вы к Яремченко, коли не секрет? — допытывался веселый, оглядываясь на «братцев», которые с трудом продирались сквозь колючий кустарник. — Да вы не сомневайтесь, я — правая рука нашего комыссара. Без меня он ни одного решения не примет. Комыссар, бывало, скажет: «Ты, Крутько, моя правая рука. Ты, Крутько…» А вы думали как? Так зачем вы, хлопцы, к комыссару? Секрет? Военная тайна? У комиссара от Крутька секретов нет.
Хлопцы не спешили отвечать прыткому партизану, но балагура это нисколечко не смущало.
— Военная тайна, значит? — подмигивал он. — Правильно, молодцы. В такое время не каждому можно довериться, так сказать. Товарищ Яремченко самое секретное только командиру да мне доверяет. Бывало, соберут заседание, а комыссар сокрушается: «Жаль, в разведке Крутько. Надо было бы с ним посоветоваться». Или перед боем держит совет. Все уже решили — какими силами нападать на эсэсовцев, кто пойдет в разведку, кто с фланга ударит, кто с тыла зайдет, все совершенно ясно, так сказать. А комыссару не по себе: «Эх, Крутька нет, уточнить бы кое-что…» Вот так-то, ребятки. Сейчас вас приведу, доложите комыссару, зачем пришли, выслушает вас Антон Степанович, а потом ко мне за советом: «А как вы смотрите на это, товарищ Крутько?» Я скажу: так-то и так. «Правильно», — скажет комыссар. И руку пожмет Крутьку. Вот увидите, какой почет мне от начальства. А вы как воды в рот набрали… Э-эх, знали б вы, шкеты, как позавчера мы с лейтенантом Швыдаком эшелон пустили под откос. Вез тот эшелон танки на фронт, вез пушки. И от всего этого осталось покореженное железячье… Еще и снарядов там полно было.
— Овва! — восторженно изрек Митька.
— Вот тебе и «овва», — передразнил Крутько. — Как загремел тот эшелон под откос, как ухнули те снаряды… Нас с Михайлом начисто оглушило! Смотрим друг на друга, губами шевелим, а ни бесовой мамы не слышим. И смех и грех, так сказать.
Ребята с восхищением слушали храброго Крутько. Митька даже в рот ему заглядывал и, зацепившись за ветку, растянулся на мокрой земле.
Еле заметная тропка обозначилась между соснами и кустарником. Где-то за кустами клацнул затвор. А вон и Яремченко поднимается с пня им навстречу. Крутько стал смирно, лихо доложил:
— Товарищ комыссар, докладаю. Привел двух хлопцев с местного села Таранивка. Чего-то шастали по лесу. По случаю ихнего молчания цели прихода не выяснил, однако могу высказать свое, так сказать…
Комиссар нахмурил брови: