Выбрать главу

А бесцветные глаза ждали ответа на вопрос: «Правду говорит этот… тшилавек?» И она еле слышно ответила:

— Правду…

Красавец Миколай повел широкими плечами, будто ремень от винтовки давил плечо.

— Брешет, старая карга! — И сплюнул. — Я их знаю как облупленных. В колхоз агитировали, в нарсудах заседали. Брата моего — в тюрягу…

Гитлеровец подмигнул молодому Налыгачу, и тот грубо толкнул свою бывшую учительницу к калитке. У самых ворот, оперевшись на них, стоял с заломленными назад руками ее Петро. Без шапки, с разбитым виском и кровоподтеком у левого глаза, с запекшейся кровью на распухших губах.

Миколай прикладом толкнул Петра Сидоровича в бок:

— Шагом марш, праведник!

Когда вывели за ворота, Миколай злобно бросил учительнице:

— Такая-то теперь ваша правда?

Екатерина Павловна медленно повернулась к бывшему ученику, маленькая, бледная, седая, и так посмотрела на верзилу, что тот съежился.

— Наша правда, Николай, светлее солнца. Брось ее в грязь, затопчи ногами, а она все равно будет сиять. Запомни.

— Ну, хватит рассусоливать… — Налыгач еще раз сплюнул. — Ваша правда пошла в лес за дровами, да там и заблудилась.

— Напрасно так думаешь, придет время, выйдет из лесу…

— Из леса не выходят, из леса мы выводим под конвоем. Вот как твоего захлюстанного комиссара. Всех переловим и перевешаем!

— Всех не перевешаешь, Николай. Да и подумай над тем, не приготовлена ли петля на твою шею.

Глаза молодого Налыгача налились кровью, а губы задергались.

— Ну, хватит агитировать!..

Гриша и Митька слышали разговор Екатерины Павловны с Налыгачем и чуть не плакали от чувства бессилия. Как же смеет этот балбес так разговаривать с учительницей?!

Когда учителей вывели на улицу, ребята позакрывали двери и побежали следом. Миколай оглянулся, пригрозил кулачищем:

— А вы, недоноски, чего тут шастаете? Без вас обойдется. А ну киш!

Ребята отстали, но не воротились.

Посреди Таранивки неровным овалом распласталось болото. Весной и летом квакают в нем лягушки, растет пышная осока, вода всегда ржавая, устоявшаяся. К этому месту и согнали стариков, перепуганных женщин с детьми, немощных старух…

Люди стояли молча, соседи высматривали соседей, родственники — родственников, лишь бы вместе быть в такие минуты: на миру, говорят, и смерть красна. Перед толпой гордо прохаживался золотозубый офицер. Он нетерпеливо посматривал на часы, курил сигарету, пуская изо рта кольца дыма. Видать, сходки для него дело привычное, будничное, не одну провел, и не в одной стране Европы. На людей он и не глядел. Будто не люди перед ним, а так, быдло.

Когда привели учителей, офицер велел поставить Петра Сидоровича перед толпой, а Екатерину Павловну толкнуть к женщинам.

Золотозубый, будто заведенный невидимой пружиной, выхватил парабеллум и, грубо тыча им в Петра Сидоровича, захрипел, обращаясь к толпе:

— Узнайоте?.. Этот бандит пиф-паф снаряды… Кирка… Церковь. Яблонивка… Понимайт?

Тяжелая тишина повисла над селом. Офицер достал серебряный портсигар, нажал кнопку. Тихий щелчок портсигара прозвучал как выстрел. Из портсигара выскочила сигарета. Золотозубый взял ее губами, нажал другую кнопку, и вспыхнуло пламя. Офицер с наслаждением и в то же время как-то нервно затянулся, покачиваясь с носков блестящих сапог на каблуки. Он ждал. А люди стояли, затаив дыхание.

Знакомый таранивцам безбровый панок из районной управы, который стоял в стороне возле солдат, подкатился к офицеру, залепетал с ним по-немецки. Тот милостиво кивнул головой.

Панок облизал губы, вытянулся в струнку, приподнялся на носках и бросил в онемевшую толпу:

— Пан герр обер-лейтенант сказал: «Вот этот партизан подорвал в Яблонивской церкви склад со снарядами». Ваш новый пан староста Николай Налыгач узнал в бандите директора Таранивской школы. Узнаете теперь голубчика?

Молчание.

Верзила Миколай подошел к толпе, кого-то поискал глазами.

— Дед Зубатый тут?

— Тутечки. Жачем я тебе ждался?

— А кто тебе год принудиловки дал, га? Не этот ли праведник, га? Когда он в народных заседателях ходил? Забыл, старая халява?

Дед пожевал губами, закашлялся, а откашлявшись, ответил:

— Не припомню… Не жнаю я этого человека. Не вштречались…

Над толпой, как легкий весенний ветерок, пробежал гул: не перехитрить смирного и тихого деда этому красавцу с повязкой полицая! В Гришиных глазах дед Зубатый вроде бы стал выше, раздался в плечах, посолиднел.

Миколай люто сверкнул глазами на деда, бросил безбровому панку: