— Все равно сожгут, все равно в расход пустят, — качала седой головой бабуся.
Разговор перебил Митька. Не обметая с сапог снега, остановился на пороге, вытер рукавом нос.
— Гриша, тебя Катерина Павловна кличет.
— Зачем?
— Если бы я знал…
И так трусливо отвел глаза, что Гриша сразу догадался — знает.
Шли знакомой, но неузнаваемой улицей. Раньше вот тут стояла хата — светлая и приветливая. И жила в этой хате веселая хохотушка Оля, их пионервожатая. Слышала эта хата Олину песню, а земля вокруг нее знала девичьи руки. Сколько цветов каждый год сажали эти руки! С ранней весны до поздней осени алели сальвии в палисаднике, румянились пионы, трепетали на ветру левкои, наполняли воздух пряным ароматом метеолы.
Теперь вместо хаты — пожарище, вместо веселой песни — хищный ветер гудит в обгоревшей трубе.
То же и на усадьбе Антона Степановича. Одна труба торчит, да кусок старого железа на ней качается и предостерегающе скрипит…
Екатерина Павловна сидела, закутанная в теплый платок. Перед нею лежали аккуратно нарезанные листки бумаги из тетради. Учительница достала принесенную ребятами раньше листовку, положила на стол.
— Вот что, хлопцы, хочу я вам сказать… — И задумалась, будто заколебалась. — Я говорила вам тогда, на пожарище: «Разве можно после этого жить?» Потом я много думала. И поняла: не я это говорила, это мое горе говорило… А жить надо. И не просто жить…
В ее тихом голосе звучала сила и непокоренность. Не сговариваясь, ребята встали и вытянулись, будто на торжественной пионерской линейке.
— Садитесь, ребята, садитесь… Да, надо жить и бороться! А вернее — жить в борьбе! Бороться доступными нам способами. Антон Степанович и Петро Сидорович борются с автоматами в руках, а мы должны — чем можем.
Ребячьи глазенки загорелись, учительница прочитала в них: «Так Петро Сидорович живой остался? Ну говорите же скорей!»
Улыбнулась скупой улыбкой.
— Партизаны распустили слух, что умер от ран. Кровью истек…
— Так и мы слышали…
— Вот-вот. Это — чтобы усыпить бдительность и мне дать покой… И вы твердите: умер, мол, от ран… А сами знайте: воюет против шаромыжников ваш учитель. И мы будем воевать. Как сможем. А можем мы, если подумать, не мало.
Помолчала.
— Люди должны знать правду. И мы поможем им. Садитесь и пишите… Диктант.
Ребята присели к столу, взяли ручки, листки бумаги. И повеяло тихим мирным днем, как бывало до войны в полесскую заснеженную пору. И казалось им: нет в их Таранивке старосты и черношинельников, а на земле советской нет войны и тревог. Вот сейчас учительница своим мелодичным голосом продиктует им стихотворение любимого поэта:
И они будут разбирать, где в предложении подлежащее, где сказуемое, где прилагательное. А потом прозвенит звонок, и ребята выбегут на заснеженный школьный двор и будут лепить снежную бабу, играть в снежки, и какой-нибудь девочке обязательно снег попадет за воротник. И столько счастливого смеха и ребячьих радостей!..
Но не будут разбирать ребята написанную фразу и не станут играть в снежки. Их учительница диктует совсем другие слова:
— Пишите четко, чтобы все смогли разобрать… И я буду писать… Так… «Сын, брат мой дорогой, товарищ мой!»
Им казалось, что к родным своим сыновьям обращается Екатерина Павловна. И к их товарищам. И к тем, кто пошел в лес и кто завтра пойдет. Ведь нельзя сидеть теперь на печи, когда у тебя есть руки, способные держать оружие, есть глаза, способные увидеть врага…
— «Юноша-воин! Тебя растила и воспитывала великая Партия. Она готовила из тебя строителя социалистической державы, человека прекрасной эпохи великих деяний.
Ты вырос мужественным и добрым от природы, ты был весь в труде творческом, и вся земля твоя, твои необозримые поля уже начали петь песню твоему вдохновению, и твои старые родители радовались, глядя на тебя, и молодели душой».
Гриша минутку помедлил, ему хотелось сказать, что умный человек сочинил эту листовку. Кто же после таких слов, будто раскаленных в кузнице, не возьмет в руки оружия и не пойдет на того золотозубого палача или на этих своих оборотней?!
Но ничего не сказал. Когда Екатерина Павловна увидела, что Гриша остановился, попросила:
— Будем, дети, писать дальше.
И ребята вновь переписывали на бумагу горячие слова из листовки, которая поднялась в небо где-то там, за далекими фронтами, а села на землю полесскую.