— «Лет через пятнадцать, в расцвете лет твоих, ты неузнаваемо преобразил бы свою землю. Ты насадил бы сто миллионов фруктовых деревьев на Украине, ты изменил бы ее пейзаж и даже климат и жил бы в саду своем, воспетый своими поэтами, прославленный своими мастерами искусства.
Юноша мой, товарищ, добрый, сердечный и мужественный, забудь доброту свою!»
Екатерина Павловна на миг умолкла, провела ладонью по лицу, а Гриша подумал: «Как это забыть доброту свою? Если ты добрый, то как можно стать другим? Добрый не может быть злым».
Но снова тихий, ласковый, убеждающий голос звучал в хатенке:
— «Навалилось на нас фашистское зло.
Украина в огне! Украина в ярме!
Юноша, брат мой, спрячь доброту свою. Стань жестоким душой, возненавидь врага-людоеда.
Пусть захлебнется он от ненависти твоей, пусть сгинет от твоего огня!
Будь бездонно щедрым на расплату со злом, тебе причиненным!»
Ведь все просто, а ты, Гриша, не докумекал. Вот почему и к кому надо быть беспощадным!
— «Ничего не забудь, ни единой слезинки!
Целься, снайпер-сокол!
Целься, партизан!»
Гриша поднял голову, и Екатерина Павловна прочитала в его глазах: «Видите, и о партизанах тут…»
Это к Антону Степановичу, к Петру Сидоровичу слова и к Михайлу Швыдаку, который, наверно, со своим седым командиром уже формирует полк и готовится к новым битвам. А может, уже и бьются где-то далеко от них — под Москвой или под Ленинградом. Фронт большой, растянулся от Баренцова до Черного моря. И везде нужны солдаты, и везде нужно мужество. Как жаль, что еще не могут быть солдатами Гриша с Митькой. Но ведь Катерина Павловна говорит: каждый должен бороться, как может.
— Пишем, дети, далее…
— «Смотри, на твоей мушке не человек. Это мерзавец, который сломал твою жизнь, вторгнулся на твою честную землю и сказал: „Я пришел уничтожить твой род“».
Конечно же сломал нашу жизнь враг и пришел наших людей уничтожать. Убил Гришиного отца, славную бабушку Феклу, Ольгу убил, веселую и прехорошую. Наверное, тот человек, который писал листовку, прошел по Украине, увидел голод и холод, увидел кровь, слезы и смерть. Потому что просто так не напишешь такого. Очевидно, тот, кто писал, тоже спрятал доброту свою, возненавидел всей душой ворога-людоеда.
— «Земля моя украинская, какая погань ползает по тебе!»
Гриша даже вздрогнул, даже голову вобрал в плечи, будто ощутил, как ползет по нему та коричневая погань…
Гриша пишет четко, буква к букве, чтобы те, кто будет читать, не спотыкались, чтобы пламенные слова обжигали душу, трогали людское сердце.
Э-эх, Митька, Митька, почему не родились мы лет на десять раньше!.. Не писульки бы эти писали, а били б фашистов, как Швыдак, Яремченко, учитель, партизаны…
Гришины мысли прервал голос Екатерины Павловны:
— Пишите внизу, с отступом, большими буквами подпись: А. Довженко… Написали? Теперь давайте написанное мне. Вот так. Берите снова бумагу…
— Катерина Павловна, а кто такой А. Довженко?
— Александр Петрович Довженко — художник, кинорежиссер и писатель.
— Ого! Разве один человек может все это?
— Может, мои милые. Может! Если у него большое сердце. Если он очень любит землю свою родную! Если он сказал пророческие слова: «Пройдет тысяча, две, три тысячи лет. С каким трепетом и завистью будут вспоминать юноши, мужи и мудрецы и войну и нас, и все наше необыкновенное поколение… С каким волнением будут вспоминать нас, на долю которых выпало столько несчастий и счастья, столько горя и радости, столько крови и пота, столько борьбы, и труда, и побед, что их с лихвой хватило бы на десяток поколений! Сколько книг о нас напишут, и сколько песен о нас пропоют! Сколько благодарных наших потомков-юношей в мечтах своих будут переносить свою жизнь на машине времени в нашу величественную эпоху! В эпоху, когда все было трудно, когда ничто не давалось даром, когда за каждую пядь своей земли платили кровью и жизнью».
Ребята, точно завороженные, слушали эти слова — непривычные, пламенеющие жаром, слова, которые были живыми, объемными; они будто светились, и не затухало их звучание. Они перевернули душу ребячью.
Поднявшись, стояли какие-то нездешние, торжественные, растроганные. Встала и учительница.
— Спасибо ж и вам. Узнает Довженко о делах ваших — спасибо скажет. Вы видели кинофильм «Щорс»?
— Видели! — обрадовались оба. — Как немцев бил Щорс. Мы песню пели про него, с Ольгой Васильевной…
При упоминании об Ольге Васильевне замолчали, будто почтили ее память тишиной. И не только Оли, а и отца Гришиного, и тихой ласковой бабушки Феклы, что заслонила собой учителя.