Первым ухватился Гриша. Дед спокойно, будто ведро из колодца, вытащил мокрого хлопца.
— Пляши! — приказал. — Бегай, кому я шкажал!
Гриша начал приплясывать на мерзлой земле.
— Д-дед-душка… И меня, и меня… — выстукивал зубами Митька, цепляясь задубелыми пальцами за лед.
— Не ори, и тебя вытяну, — спокойно ответил дед и кинул ему конец веревки. — И надо было вам откалывать номера на льду…
Веревка змеей извивалась у полыньи и не давалась закоченевшим пальцам.
— Хватай, лопоухий, говорю! Хватай! — уже злился старик. — Плюхаться вы умеете, а теперечки орете, будто порошята недорезанные.
Митька наконец ухватился, но не руками, а зубами — руки отказались слушаться.
Уже возле самого берега дед схватил курносого Митьку за шиворот кожушка, вытянул на сушу, трясанул.
— Смотри-ка, а ты, паря, тяжеловат… Самое первое — сапоги поснимайте, воду повыливайте… Вот так, обувайтесь и айда домой! Хорошо, доложу я вам, искупались… Ну, аллюр три креста!
Митька побежал быстро, а Гриша ступил несколько шагов и повалился на снег.
— Неважнецкое наше с тобой дело, Гриша, — кашлянул дед и стал сбрасывать с санок дрова. Уложив парня на санки, он быстрехонько, как только мог, потрусил в село.
Еще и не довез старик Гришу до дверей, как выбежала мать ни жива ни мертва.
— Видишь, Марина, какая жаковыка получилась, — кивнул на санки с уже обмерзшим хлопцем.
— Ой боже!.. Что это с ним? Что же вы молчите? Ой, деточка моя, ой, надежда моя! Ой, сиротка моя! И кто же тебя, ой да кто же тебя!..
Марина заголосила, старик внес Гришу в хату, цыкнул на нее:
— Не голоси, баба, не распускай сопли! — Как только мог строго приказал: — Сними с него все да сухое надень!..
И снова женщине, которая бестолково металась по хате, не зная, что делать:
— Да быстрее, не чухайся, говорю! В проталину вскочил, доложу я вам. Водка у вас есть?
— Где она возьмется, Денис? — отозвалась сокрушенно бабуся. — Мужика в хате нет. Кому она нужна, если нет духа мужского.
— Ну, если такая жаковыка, то я сбегаю…
Дед принес водки, растерли всего хлопца. Старик велел немножко «вовнутрь».
— Что вы, Денис Кондратьевич, дитя же, — испугалась Марина.
— Ничего, он — мужик. Не на калачах вырос. Влейте ему насильно… Да и мне не помешает… А то за дровами ходил… А время ж такое… Зима…
Грише влили «вовнутрь». Закашлялся хлопец.
— Привыкай, казак… Ну, будьте здоровы. Пойду я. Бабка моя в травах разбирается, пришлю, чтоб отходила. Коли такая жаковыка вышла… Не в первый раз. Каждую зиму, гляди, кто-либо из мелюзги под лед булькнет.
— Спасибо же вам, Денис Кондратьевич. — Марина стояла перед стариком бледная, растерянная. — Не знаю, чем и отблагодарить вас…
— Берегите хлопца… Толковый малый. Человеком будет, доложу я вам, если отходите. Тол-ко-вый! — С этими словами и поплелся дед из хаты.
Берегли, как могли. Но простуда не покидала. Лежал Гриша горячий, мать не успевала вытирать пот с лица. Ночами бредил.
— Митька… Скажи Ольге Васильевне… Земля… Какая погань ползет по тебе… Не пускайте Налыгачей… Где моя звездочка?.. Катерина Павловна… Читайте дальше… Листовку… Я сам понесу… в Хорошево… Горит земля… В огне ты… В огне…
На второй день пришла учительница, принесла каких-то лекарств, моченых яблок.
— Ну, как наш герой?
Марина похудела, будто и ее била горячка, глаза запали. Еще выразительнее стали выделяться на худом лице густые крылья черных бровей. Если издали посмотреть, одни крылья и видно на бледном лице.
— Заговаривается… Вас зовет, просит что-то диктовать… — пожала плечами Марина и оглянулась на дверь, метнула взгляд на свекровь, будто та была в чем-то виновата, и шепотом поведала: — Все про листовки какие-то…
— Чужих не было? — насторожилась Екатерина Павловна.
— Баба Зубатая настойки приносила и балабонила свое, не обращая внимания на Гришин бред.
— Ну и хорошо.
А через минуту, положив холодную ладонь на горячий Гришин лоб:
— Врача бы ему. И лекарства. Есть такое, от воспаления легких. Жар снимет. Да где теперь его достанешь? Разве что…
Не договорив, закусила губу, неожиданно быстро собралась и ушла.
А на другой вечер Митька привел молодую, небольшого росточка женщину. Она шепотом сказала Гришиной матери:
— Добрый вечер. Завесьте окна… Ну, показывайте вашего казака… Антон Степанович так и сказал: «Иди к казаку, считай — к юному партизану, и подними его на ноги».
От прикосновения холодных с мороза рук Гриша открыл глаза и увидел наклоненное над ним женское лицо с полными розовыми губами, услышал тихий ласковый голос: