— Успели, — раздался надо мной чей-то голос. — Развяжите его и перебинтуйте.
Послышалось клацанье кусачек, перекусывающих проволоку. Кто-то приподнял меня и переложил на что-то мягкое, послышался звук льющейся жидкости, а потом знакомое шипение. Перекись. Жжение в ранах привело меня в чувство. Не то, чтобы совсем привело, но я смог открыть глаза. Вокруг суетились несколько человек в странном сером камуфляже. Военные, в идеальном новом снаряжении, с оружием, пистолеты с глушителем. Люди из Башни?
— Меня… в Башню, — слова произносились с трудом, словно горло моё сжимала невидимая рука. — Денис… Холодов… Панцирь меня… В Башню надо…
Больше я ничего не сказал, тело моё скрутила судорога, я измученное сознание наконец покинуло меня…
Только через три дня я худо-бедно пришёл в норму. Был ещё слаб, но жизни моей ничто не угрожало. Я сидел на своей кровати в медицинском блоке в бинтах и разговаривал с человеком, что назвался подполковником Пименовым.
— Так вы говорите, Панцирь погиб. Это точно?
— Да, погиб, — рассеянно ответил я. — Он ранен был, от потери крови умер. Я предложил перевязать, но он сказал что-то про внутреннее кровотечение, сказал, что уже не поможет. Потом сказал, чтобы я забрал автомат и разгрузку и отправлялся к вам. Тело… тело пришлось бросить. Погоня была.
— Можете примерно показать на карте, где это было?
— Только очень примерно, я карту с местностью смог связать только в последние дни. Река там была и обрыв. А потом…
— Что? — он с интересом поднял на меня глаза.
— Странно, — я попытался сформулировать свою мысль. — Когда погоня прибыла, ну, на то место, где Панцирь остался, я ещё близко был. Слышал их разговоры.
— И что вам показалось странным? — Пименов подозрительно на меня прищурился.
— Они его искали, стояли в том месте и не могли найти. Он должен был быть у них под ногами, но они его почему-то не увидели.
— А была возможность, что Державин не умер, а просто потерял сознание, а потом куда-то отполз?
— Вряд ли, я не доктор, но мёртвого отличу, да и он в таком состоянии был, что отползти точно бы не смог.
— Что же, — он вздохнул. — Запишем в герои новой страны. Будем вспоминать вечно.
— Он ещё просил передать Наде, что любит её (Панцирь договорить не успел, но я сам домыслил).
— Передадим, — он снова вздохнул. — Это его жена и мать будущего ребёнка. Она его ждала. Скоро вы увидитесь.
Это то, чего мне сейчас больше всего не хватало, смотреть в глаза вдове и объяснять, почему её муж умер, а я жив.
— Но потом, — добавил он. — Когда вас медики отпустят. И не только медики, скоро вас посетят нашу учёные. Кровь ещё осталась? Вот и хорошо, они её заберут.
Учёные добрались до меня через два дня, когда уже были сняты бинты, а я мог свободно ходить (правда, пока только до туалета и обратно). Как и полагалось, взяли кровь (другой биоматериал пока не понадобился). Делалось это с большими церемониями, а людей в белых халатах набралось полтора десятка, если не больше.
— Вы только представьте, какие перспективы ждут нас теперь, когда мы получили, наконец, ваш геном, — бубнил себе под нос высокий и тощий, как оглобля тип в белом халате, выцеживая из меня уже третий шприц. — Просто не могу передать свои эмоции.
— Вакцину сделаете, — с понимание кивнул я, чувствуя, как голова снова начинает кружиться.
— Вакцину и не только, — пробубнил над ухом другой, бывший в противоположность первому маленьким и толстым. — Мы вирус поставим себе на службу. Он ведь действовал во вред. Просто выносил большие участки генома и заменял их чем попало. А теперь он служит нашим целям, можно сказать, мы им управляем, теперь он выносит повреждённые участки и вставляет то, что нужно нам. Оставалось только дать ему образец. Этот образец.
Он многозначительно постучал по двадцатикубовому шприцу с кровью.
— Скоро, через пару недель, — продолжил третий, восточной внешности, — мы станем свидетелями грандиозного события — подъёма на поверхность зачатка нового человечества. Тысячи людей впервые вживую увидят небо и солнце. Вы тоже будете там присутствовать. Ведь случилось всё благодаря вам.
Вообще-то я ничего не делал, тут Панцирю памятник ставить нужно, а не мне. Чёрта с два бы я добрался без него.
Отпустили меня ещё через три дня, о ходе работы с моим геномом ничего не сообщали, но я предпочёл считать, что у них всё получилось. А на выходе из медицинского блока меня ждала она. Женщина, ещё нестарая, лет тридцати пяти, но уже с обильной проседью в волосах. Она была беременна, хотя живот был едва заметен.
Я внутренне напрягся, ожидая обвинений в свой адрес. Но всё оказалось не так. Она вежливо поздоровалась, назвала себя, после чего попросила рассказать ей о наших приключениях. Я ничего не стал от неё скрывать и всё рассказал в подробностях. Она слушала внимательно и молчала, а в глазах стояли слёзы. В конце своего рассказа я добавил:
— Я не могу вам вернуть Александра, но, если нужно какая-то помощь, то…
— Помощь? — она встрепенулась. — Да, пожалуй, нужна. Только вот…
— Говорите, — уверенно сказал я. Её было так жалко, что я и правда собирался выполнить любую просьбу.
— Я беременна, — проговорила она задумчиво. — Более того, жду сына. А сыну нужен отец. Будьте его отцом. Не для того, чтобы обеспечивать, в современном мире такой вопрос не стоит. Нужен мужчина, который будет его воспитывать. И любить.
Я от таких предложений слегка растерялся. Но потом решительно выдохнул и сказал:
— Буду.
— Пойдём домой, — она взяла меня за руку, и мы вместе медленно пошли по асфальтовой дорожке в сторону общежития.
Эпилог
Александр Державин, известный в определённых кругах, как Панцирь, открыл глаза. Увиденное его удивило, потом испугало, потом у него появилась робкая надежда. Впрочем, полной уверенности, что окружающая действительность не является плодом его больного воображения, у него не было. Его ранили, тяжело и, вроде бы, даже смертельно, а теперь умирающий мозг галлюцинирует, показывая ему картинки другой реальности. Реальность, правда, была привлекательной.
Дотянувшись, он крепко ущипнул себя за руку, за то место, где не было хитиновых пластин. Помогло слабо. Картинка ночного города, что стояла перед глазами, никуда не исчезла. Современного города, в котором ярко светят уличные фонари, горит свет в окнах высотных домов, а на дороге, что проходила в двух шагах, то и дело проносятся автомобили.
Сам он лежал на большой клумбе, где понемногу начинала пробиваться зелёная трава. Напрягая все силы, он встал и осмотрелся. Осмотр начал с себя. Тут же был весьма озадачен увиденным. Куртка была насквозь пропитана кровью, в ней сохранились дыры от пуль. А вот самих ранений не было, на коже остались странные следы, мало похожие на шрамы от пулевых ранений. При этом они даже не болели, только слабость сохранилась. Что за фигня тут творится?
Он окинул взглядом окружающее пространство. Взгляд этот упёрся в стоявшие неподалёку машины. Их было три. Первая вопросов не вызывала, это было такси, обычная недорогая иномарка с нарисованными на борту шашечками. А рядом стоял белый микроавтобус скорой помощи, на крыше которого ещё мигали маячки, а чуть поодаль остановился и УАЗ-Патриот, уже в другой раскраске, но тоже вполне узнаваемый по надписи «Полиция» на борту.
Около них стояли люди, медики в синей униформе откровенно скучали, им здесь было нечего делать, а потому они уже собирались уезжать. Зато двое мужчин в полицейской форме старательно допрашивали ещё двоих одетых в гражданскую одежду. Один был нерусским, явно выходец из Средней Азии, очевидно, он и был водителем такси. Второй производил впечатление офисного работника, высокий, худой и чуть сутулый, одет в хороший костюм, в котором ему было довольно холодно, отчего он поднял воротник.
Преодолевая слабость, Панцирь попытался встать. Но на него и так уже обратили внимание. Один из полицейских, убрав в папку несколько исписанных листов бумаги, направился в его сторону.
— Не подходите! — крикнул Панцирь, то есть, попытался крикнуть, а на деле вышел только громкий шёпот. — Не подходите близко, я могу быть заражён.
— В чём дело, гражданин? — строго спросил полицейский с погонами старшего сержанта, и тут же, покосившись на его изорванную и окровавленную одежду, добавил. — Вы ранены?
— Да, ранен, но это неважно, — он пытался сформулировать свою мысль, но выходило плохо, в голове всё ещё стоял туман, а мысли путались. — Не подходите близко, я могу бить заражён. Пусть медики в защитных костюмах возьмут меня и отвезут в карантин.
— Что с ним? — спросил второй сотрудник, теперь уже капитан, подошедший сзади. Тут он разглядел кобуру на бедре у Панциря. — Оружие, бросьте оружие!
Рука капитана, а за ним и сержанта потянулась к табельному пистолету.
— Да, бросаю, смотрите, — Панцирь осторожно, двумя пальцами вынул Ярыгина из кобуры и бросил впереди себя. — Больше ничего нет, даже ножа, позовите медиков.
— Кто вы такой? — настойчиво повторил капитан, теперь он не сводил взгляд с лежавшего на траве пистолета, но подходить пока не рисковал. Слова Панциря о заражении воспринял всерьёз.
— Какой сейчас день и год? — вместо ответа спросил Панцирь.
— Две тысячи двадцать первый, — спокойно ответил сержант. — Тридцатое апреля.
В голове у Панциря сложились кусочки пазла, объяснить это он не мог, просто принял, как должное.
— Только что пропал Денис Холодов, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.
— Допустим, — сказал капитан равнодушным тоном, но в глазах его мелькнул интерес.