Потом сестре своей позвонила, тоже сказала, тоже позвала помочь с готовкой.
— О, мой с рыбалки только, — обрадовалась та, — сейчас харюзков засолю. За ночь успеют мал-мал.
— Спасибо.
Да нет, не обрадовалась сестра, не то слово. Но так бывает, когда что-то вовремя — хоть к свадьбе, хоть к дню рождения, хоть к поминкам… Типун мне на язык…
Наконец десятый час.
— Так, давайте умываться, зубы чистить, — направилась в комнату детей, — завтра у нас дел много.
— А я в школу пойду? — спросил сын.
— А я в садик? — подхватила дочка.
— Все идут. Но заберем пораньше. А после… — Она коротко кашлянула, проглатывая горечь, — послезавтра не пойдете.
Дети не закричали «ура!» Вообще они странно, непривычно вели себя этим вечером. После ужина как-то незаметно ушли. Да, сын помыл посуду и потом тихо исчез. Оказывается, смотрели длинный мультик «Три богатыря»; может, и не одну серию. Обычно раз, другой начинали спорить, дочка бежала к родителям за защитой, сын объяснял, из-за чего сыр-бор, а в этот раз почти три часа тишина была.
— А папа почитает? — спросила дочка, укладываясь.
Не «почитай», а «папа почитает». Позвала мужа. Он пришел.
— Что тебе почитать, солнышко?
— И мне почитай. — Голос шлепающего из умывалки сына.
— Что? Выбирайте.
— «Тараканищу», — сказал сын, и дочка согласилась.
Странно, конечно, восьмилетнему мальчику и четырехлетней девочке читать Чуковского, но если хотят… Они оба не любили прозу, а из стихов с раннего детства просили Чуковского или Маршака. Часто декламировали хором и наизусть.
Муж взял истрепанную большую книгу, уселся на детский стульчик. Слева кровать сына, справа — дочки…
— «Ехали медведи на велосипеде…»
Она вышла из комнаты. Остановилась посреди кухни. Огляделась, ища, что бы поделать. Чистота и порядок…
Тарелки, чашки в буфете. Большом, старинном, с резьбой, со множеством ящичков, фасетными стеклами. У многих в их городке она видела такие буфеты. Подобные. Были когда-то мастера, которые их делали. На века.
Раковина и плита вмонтированы в столешницы, снизу шкафчики для посуды, разной утвари. И на стенах тоже шкафы. Над плитой — вытяжка… Этот гарнитур купили несколько лет назад, почти сорок тысяч отдали.
Три богатыря, тараканище… Неужели сын догадался, куда едет папа. И сестре сказал. И вот они весь вечер смотрели, как богатыри сражаются с нечистью, теперь слушают, как смелый и хороший победил злого и плохого.
Осторожно, сбоку, чтоб не увидели, подошла к дверному проему в детскую.
— «А он между ними похаживает, золоченое брюхо поглаживает», — страшным голосом читал муж. — «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю!»
И снова забурлили рыдания.
«Ну что, от чего?..»
Скорее отошла. Убеждала себя, что всё будет нормально, тут же спрашивала себя: «Что тут нормального? Что может быть нормально?» Все последние месяцы, да и до того несколько лет, она почти не включала телевизор, не хотела знать, что там происходит за пределами их городка, много раз просила мужа: «Да не смотри ты их, свихнешься». И он чаще всего переключал с политической передачи на развлекательную, куда-нибудь на ТНТ, СТС, где тоже было про политику, но иначе — со смехом.
Да, она старательно пряталась и прятала свою семью от бурь, что метались по земле, и одна все-таки нашла их и вот-вот разметает, разрушит…
— «Только вдруг из-за кусточка, — муж стал читать громче, торжественней, — из-за синего лесочка, из далеких из полей прилетает Воробей…»
О, скоро закончится. Скоро он выйдет. Хорошо. Хорошо. Прижаться, и чтобы он обнял тяжелыми руками. И станет — она была сейчас уверена — спокойно. Хоть на какое-то время станет спокойно…
Лежали рядом на большой, просторной кровати. Просто лежали рядом. Нет, не просто, а держась за руки. В первые месяцы они постоянно держались за руки, гуляя по улицам, перебирали пальцы друг друга, поглаживали, потом как-то перестали. Почему перестали? Свыклись? Изучили? А ведь это так приятно — держаться за руки.
Муж не лез к ней с ласками, не требовал их. Она была ему молчаливо благодарна — не надо сейчас. Вот так лежать рядом, смотреть вверх, на бегающие по потолку отсветы огней проезжающих машин.
Они редко проезжают ночью по их Кравченко, иногда какой-нибудь грузовик или легковушка с прогоревшим глушителем будят, но сейчас звук моторов не раздражает. Хочется слушать их, разные, как голоса людей, и сердце выстукивает: «Мы не одни, мы не одни».