Вот только энергичная деятельность Рудика и Паши по расхищению тайников привела в уныние Максима Сергеевича Надеждина. Он сам хотел найти тайники погибших бандитов, но, к изумлению Надеждина, его неизвестный Куратор в этом вопросе упёрся рогом. Куратор не выдал тайники Велосипедиста, сказав, что такая корова ему самому нужна, а вот тайники Гургена, скрепя сердцем, отдал.
Надеждин понял, что совершил ошибку, честно выдав государству эти тайники. Государство, в лице начальников, только поблагодарило его сквозь зубы. В глазах начальства читалось, что оно считает Надеждина не то дураком, не то идиотом, раз он спокойно отдаёт найденные им клады. Надеждин сделал выводы и стал считать все тайники и заначки, выданные ему Куратором, своими. Однако, некоторыми вещами Куратор не хотел делиться с Максимом Сергеевичем. С другой стороны, Надеждин уже не знал, куда потратить свалившиеся на него деньги, ведь он был на виду у спецслужб.
— Может, ну её, эту работу, — сам себе сказал Надеждин. — Уйду в отставку — буду жить припеваючи, без нервотрёпки, без кучи бумажек. Не буду знать обо всей той грязи, что нас окружает.
Но, у Куратора было другое мнение — пришлось Надеждину забыть об отставке и тянуть службу. Но жить, зная всё про всех, тяжело. Да ещё и Апшеронский полигон под боком. Когда Надеждин спросил Куратора об этом полигоне, то получил ошеломляющий ответ: вон оно, что там творится-то. Военные совсем с ума свинтились. Это надо же додуматься до выращивания зомби, собак-людоедов, скорпионов-убийц, тараканов-штурмовиков. А ну как вся эта братия смоется с полигона и пойдёт шарахаться по округе, что тогда? Нет, надо хоть семью успеть перевезти подальше от этого страшного места куда-нибудь за Урал, поближе к Владивостоку. Да, тяжело жить, зная все эти жуткие тайны! Так и живёшь, не зная, где находишься — толи на золотом дне, толи на минном поле. Это точно, всегда есть вопрос, а что тебе нужно? Чего ты ищешь? Ищешь свет? Хочешь победить тьму? А как победить то, чего нет: ведь тьма, это просто отсутствие света. Тьму нельзя уничтожить. Подобные философские изыски, есть натуральная ересь, и приличному человеку надлежит читать хорошие книги, а не философствовать попусту.
Если бы ИИ мог радоваться, то он бы остался доволен, что сумел своими измышлениями насчёт мифического Апшеронского полигона имени Петрова и Боширова, здорово напугать бедного Надеждина.
Вот кто не философствовал попусту, так это агент Тройник. Он пребывал в своей стихии: слежка, тайники, секретные встречи, тайны. И не беда, что Тройник никак не походил на полицейского агента, как не старался, ведь он служит не в обычной, а в очень тайной полиции, понимать надо. Жаль только, что никому не расскажешь. А если кто вдруг узнает об этой тайне Тройника, то того надо технично зачистить. Как зачистить? Теперь это не проблема. Тройнику недавно вручили огромный пистолет с нанесённой на его рукоятке надписью: «Эдуарду Петровичу за боевые заслуги». Эта награда вознесла Тройника ещё на одну ступеньку ввысь в его классификации ступенек. Достав в очередной раз зловещий чёрный пистолет, Тройник мягкой фланелевой тряпочкой смахнул с оружия несуществующую пыль, и чуть не прослезился. Но нельзя суровым работникам плаща и кинжала пускать слёзы умиления. Агент должен быть стоек и безжалостен к врагам его тайной организации. Поэтому — что у нас сегодня должно произойти. Ага, опять надо создать закладку и провести слежку. Закладка, скорее всего для неизвестного контакта. Пока Тройник вживую видел только одного своего коллегу — некого агента, служащего под видом прокурорского работника. Интересно, а этот мужик, он кто? Такой же агент, как Тройник, или резидент? Но такие мысли в их шпионской среде недопустимы, поэтому Тройник отбросил крамольные мысли в сторону, а стал готовиться к очередным акциям. Его грела мысль, что он уже отмечен личным оружием. Может, его когда-нибудь даже орденом наградят? Посмертно! Да, трудная у нас, у шпионов, работа — трудная: друзей не заведёшь, ибо секретов, как блох на помойной кошке.
Вот кто не мог хранить секреты, так это Паша Ковальский. Хорошо хоть более-менее серьёзно его воспринимал только Рудик: даже семья не воспринимала Пашин трёп, типа, что с Паши возьмёшь — бедный наш родственничек немножко на голову обижен: протекает она у него. Сегодня Пашу посетила мысль писать катрены. Почему вдруг посетила? Весь секрет — в двухстах граммах домашнего самогона, которые Паша продегустировал. Выпил залпом, воздержался от закуски, чтоб градус не сбивать. Вдруг стал гениальные мысли выдавать. Мысли сложились в строчки катренов, от которых сам Бенедикт Спиноза, висящий в Пашиной комнате в виде портрета, выпучил свои еврейские глаза. Он как бы говорил Паше: «Требуется одинаково большая сила или твердость духа, как для обуздания отваги, так и для обуздания страха». У Паши сегодня была большая твёрдость духа: он утром пнул ногой Убийцу Грёз, топнул на Сокрушителя, а Ярость Богов сам прижал свои ушки от страха. Будете знать, как под ногами тут крутиться. Что, мяу? Что, мяу? Размяукались тут. Да, дам я вам ваше любимое пойло, дам. Только под ногами не мешайтесь. Я сегодня думать буду. О чём? То не ваше блохастое дело, о чём я думать буду. О смысле жизни буду думать и о моей роли в развитии цивилизации.