- Я думаю, можно продолжить, - кивнул Китель и этим отменил смертный приговор Театру и его режиссеру.
- Зинаида! Прошу! - крикнул М. и почувствовал рабскую дрожь раненого сердца.
Актриса вновь взобралась на тракторный круп и оглянулась на бюст:
- Дорогие товарищи! Очень я была счастлива, что было с чем стоять перед Сталиным. Я сказала: с нами хотела бороться природа, но не смогла. Колхозники ее победили. Урожай хороший. Скот хороший. На ипподром, где кони бегают, мы рекордную лошадь доставили. В РККА наши два коня были приняты на большой палец. Хорошо работает свиная ферма... А еще счастливы мы, товарищ Сталин, что можем доложить одно достижение, про которое я в других колхозах не слыхала: у нас открыт дом отдыха для ударника. Пастух Антон не хотел далеко уезжать, чтобы не оставлять безнадзорных коров. В нашем доме отдыха он четыре кило прибавил. Приезжайте к нам, дорогие товарищи правительство, отдохнуть. Мы вам и по шесть кило прибавим, наше честное колхозное. Жизнь у нас такая хорошая стала, что о пустяках, как самовары, стулья, одеяла, я и разговаривать не стану. Есть трактор, получено разрешение на грузовую машину. Пятнадцать велосипедов имеем, один "фордик" в премию добыт лучшему бригадиру Федору Рязанцеву, питомцу тетки Феклы. Сама бабка Фекла была враждебный элемент, но мы ее воспитали. Дала она хорошие показатели, и мы прямо на полосе старуху премировали. Мы у нашего правительства учимся и казнить, и миловать. Личные расчеты у нас не живут. Мы - колхоз, мы общим интересом крепки. И поэтому все у нас есть. Что еще надо? Аэроплан понадобится - аэроплан заведем. И очень крепка в нашем колхозе женская сила. Раньше говорили: курица не птица, женщина не человек... Уже не курица - жена и мать. Она уже в орлиную сталинскую породу пошла пером, и не только своей семье, а всей дорогой нашей стране она работница и защитница.
И разухабисто ревет баян. Колхозники пляшут и поют:
- Никогда так низко не свисали наливные яблоки в саду! В жизнь свою так парни не плясали, как плясали в нынешнем году!
Человек в сером кителе медленно поднялся с бархатного, пунцового по цвету кресла, он поднялся и не спеша направился к сцене. Зинаида смотрела сверху на маленького человека и чувствовала, как спазмы ужаса...
Вынужден признаться, что для меня женщина всегда остается загадкой. Казалось, ты, ваятель, исследовал всю ее иудскую душу и то, что ниже, истолковал ее истерическое поведение, подвел под лучшую часть человечества фундаментальное марксистско-ленинское учение о семье - и что? А ничего. Ровным счетом - ничего.
За примером далеко не надо ходить: твоя жена готовит на кухне фирменное блюдо - фрикасе; ты, мужчина, отдыхаешь, читая пустую газетку, и ты, фат, уверен, что счастье твое долговечно, безоблачно и даже фешенебельно, как небоскребы в Нью-Йорке.
Ты властелин дум и чаяний любимой, ты организатор ее частых звездных оргазмов, то есть ты есть для нее удобное прикладное божество, да вдруг раздается фистульный милый голосок:
- Родненький, ты отнес статью?
- Какую? - Хотя прекрасно знаешь, о чем речь.
- Про этого... урода... из зала суда.
- Заметку?
- Это статья!
- Статья? - Уже чувствуешь опасность и оттягиваешь минуту расплаты.
- Да, родной! - Жена появляется, вооруженная полновесным блюдом, где дымится мясо. - Открой ротик, закрой глазки.
И ты доверчиво открываешь то, что просят тебя открыть, и закрываешь то, что просят закрыть. И начинаешь пережевывать лошадиное мясо времен похода Первой Конной на Варшаву.
- Как? Вкусно? - пытает супруга.
- Божественно! - Чмокаешь ее в щечку.
- То-то, путь к сердцу мужчины... - улыбается. - Так ты, милый, отдал статью? - продолжает улыбаться.
- Ты знаешь... дело в том...
- Ты что? Не отнес? - Уже не улыбается, более того, на ее прекрасном лике все признаки гнева, боли, ненависти.
- Выслушай меня...
- Почему? - И это уже не жена, это - фурия, она вскакивает, опрокидывая в постель фрикасе, и ты сидишь в мелко нарезанном жареном мясе и предпринимаешь слабые попытки оправдаться. Но тебя не желают слушать. - Я знаю... ты не хочешь, чтобы я писала... Конечно, куда нам...
- Я тебя... хочу...
- Прекрати! Болван!
- Хватит, а?
- Не-е-ет, какое самомнение!.. Кто тебе дал право судить о моих возможностях?
- Ночью твои возможности... - И не успеваю договорить; подушка спасает жизнь от мельхиорового снаряда. - Ты что, дура совсем?
- Сам дурак!
- И эту женщину я люблю?
- А я тебя не люблю!
- Почему?
- Потому что не хочешь, чтобы я работала в журналистике.
- Работай.
- Да?.. Мало того, что ты воруешь деньги... мои... но еще и палки ставишь в колеса...
- Куда, прости, я вставляю палки?
- Фи! Как ты пошл! Как ты мне мерзок! Ты!.. Ты - мачо!..
- Кто?
- Мачо! Для них женщины - это... это...
- ...фрикасе! - И цапнул кусок мяса с простыни. - Божественно!
- Фигляр!.. И... и отдавай мне мои деньги, которые пропил.
- Это мне на костюм. Посмотри, как я хожу... оборванец!
- Вот-вот, я ухожу от тебя...
- Куда?
- К маме.
- Привет ей передавай.
- Клоун!
- Прекрати, женщина, это уже скучно. Давай мировую?
- Никогда. Где мой чемодан?
- Здесь, под кроватью.
- Не трогай меня.
- Я тебе помогаю. Сколько пыли-то...
- А-а-атпусти, паразит!
- Не-а-а!
И мы начинаем изнурительную борьбу в постели, но на жестком фрикасе; борьба приводит к естественному акту согласия и любви.
- Ты меня любишь? - раздвигает ноги, как акробатка Мими в цирке-шапито.
- Люблю!
- Любишь?
- Люблю.
- А тогда почему же?..
- Все потом, любимая...
- Я надеюсь, товарищ режиссер позволит мне, - говорил человек в кителе, поднимаясь по ступенькам на сцену. - Актерам спасибо...
- Да-да, - поспешил М. - Все свободны.
- Свободны? - приподнял бровь Китель.
Но сцена опустела. Человек в кителе задумчиво принялся по ней ходить. И была тишина - лишь скрипели доски под его сапогами.
- Я думаю, того, что мы посмотрели, достаточно? - И закурил папиросу. - М-да!.. Трактор - это хорошо... Свежо.