Заводить связи сразу с выходом на известных охранке лиц я Зубатова отговорил ввиду слишком высокого риска тут же оказаться под подозрением и потому Сергей Васильевич дал мне адреса нескольких частных библиотек “прогрессивного” направления. Была такая фишка в тогдашнем обществе, большая личная библиотека превращалась в коммерческое предприятие, когда после уплаты стоимости “абонемента”, а по сути — страховой и амортизационной суммы, подписчики могли брать книги на дом. Ну и такие библиотеки довольно быстро приобретали ту или иную специализацию, сперва по интересам владельца, а потом все больше и больше по интересам читателей. Интересно, что сам Зубатов “погорел” на библиотеке своей жены, которой активно пользовались тогдашние леваки, мало-помалу они от чтения книг перешли к групповым “собраниям читателей”, на чем хозяев и прихватила полиция. Зубатов отбоярился и даже был принят на службу, где и начал делать карьеру, благо был хорошим интуитивным психологом и, судя по результатам, отличным вербовщиком — немало ррреволюционеров после многочасовых бесед-чаепитий с этим гением охранки стали агентами полиции. Об этом с гордостью мне поведал он сам, назвав даже пару-тройку фамилий, которые я постарался накрепко запомнить.
Библиотека семьи Белевских славилась широким выбором специальной литературы, что неудивительно — отец, Семен Аркадьевич, командовал рядом частей и даже военных округов, успел послужить и по губернаторской части, старший сын подался в юристы, младший в агрономы, дочка тяготела к биологии и медицине. А поскольку отца по службе не бывало в доме месяцами, а библиотекой рулили дети, крен в сторону прогрессивных тенденций был неминуем. Туда-то я и нацелился, в первую очередь потому, что квартира Белевских была ко мне ближе всех остальных — в Гранатном переулке, каких-то десять минут неспешного ходу, но в тот момент я даже не предполагал, насколько это будет удачный выстрел.
Швейцар новопостроенного доходного дома направил меня в бельэтаж, куда я поднялся по роскошной мраморной лестнице, застеленной ковровой дорожкой. Рядом с солидной дубовой дверью имелся механический звонок — барашек с табличкой “Прошу повернуть”, что я немедленно и сделал. Открыла мне горничная, которой я сообщил о цели визита, отдал пальто и шляпу и даже успел достать из внутреннего кармана визитную карточку для доклада хозяевам, как открылась одна из четырех дверей в прихожую и встречать меня вышла совсем молоденькая девушка лет семнадцати-восемнадцати.
— Добрый день!
— Здравствуйте, мне рекомендовал вашу библиотеку Владимир Григорьевич Шухов.
— Да, прошу, проходите.
Библиотека оказалась сразу за одной из дверей из прихожей, в здоровенной комнате, зашитой минимум на три с половиной метра вверх, до самого потолка, обстоятельными дубовыми полками с книгами. Два стола с лампами, два кресла, передвижная лесенка, чтобы доставать книги с верхотуры, ящичек с картотекой и примерно пять тысяч томов. Девушка раскрыла нечто, напоминающее журнал учета и вопросительно подняла на меня пронзительно-голубые глаза.
— Инженер Майкл Скаммо, можно просто Михаил Дмитриевич, — я передал девушке свою карточку.
— Наталья Белевская, очень приятно. Майкл? Вы англичанин?
— Формально — американец, — улыбнулся я в ответ, — мои родители были русскими поселенцами в Калифорнии.
— Ой, как интересно! Золотая лихорадка, морской зверь, дикие индейцы…
— Ну, дикие там скорее те, кто сгоняет индейцев с земли, не чураясь никаких методов. А так да, интересная земля, недавний Фронтир — но он быстро уходит, его вытесняет современная цивилизация.
— А вы расскажете? Ой, давайте я вас сначала запишу!
После небольших формальностей и уплаты нескольких рублей за абонемент, я поинтересовался у Наташи, как она просила ее называть, есть ли в библиотеке книги по юридической практике землеотвода в городах — в последнее время у меня росла и крепла одна идейка, так что я заодно решил подковаться в этом вопросе.
— Вы знаете, Михаил Дмитриевич, это лучше спросить у моего старшего брата, тоже Михаила, он должен прийти самое позднее через полчаса, и он как раз юрист. Если вы не торопитесь, подождите его здесь, а я расспрошу вас про Америку, если вы не возражаете, — мило улыбнулась Наташа.
И меня с этой улыбки аж повело.
Вот куда ты, старый черт, девчонка же совсем? Но было, было в ней что-то, ради чего можно было совершить подвиг, пришлось отвлекаться на дыхание и разглядывание книжных обложек, но меня спас приход Михаила. С грехом пополам я обрисовал ему мои замыслы, получил на руки три юридических сборника по его выбору, дал обещание непременно прибыть на “чайный четверг” — журфикс для наиболее активных читателей и рассказать об Америке и наконец-то отправился домой.
Уфф…
Зубатовские дела понемногу набирали ход, его докладная записка о положении дел среди московских рабочих и предлагаемых мерах для улучшения их положения и блокирования социалистической пропаганды получила поддержку и у недавно назначенного обер-полицмейстера Трепова, и даже у московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича — как чуяли, вероятно, что вскоре сами станут мишенями для террористов.
В общем, мы с Сергеем Васильевичем накропали тезисно программу “экономической грамотности” которую и начали потихоньку внедрять — с разъяснений арестованным за беспорядки рабочим и создания рабочих курсов. Программа была крайне умеренная, сплошной тред-юнионизм, но я предполагал, что разнообразные революционные группы не упустят такой шанс и постараются взять преподавание и если не прямое руководство, то консультативное направление в грядущих рабочих обществах в свои руки. По ходу дела мы работали и над “списком террористов”, начиная с уже завербованного полицией Азефа, я же понемногу вспоминал и остальных — Гершуни, Каляева, Дору Бриллиант, Михаила Гоца, Егора Созонова, Лейбу Сикорского, Богрова…
В какой-то момент Зубатов спросил:
— Как по вашему, Михаил Дмитриевич, почему среди революционеров так много евреев?
- “Репрессии без реформ”, все тот же самый принцип, самая подавленная группа населения с минимальными возможностями для самореализации, — и я попытался изложить свое видение проблемы, приведя аналогию с паровым котлом. Если в котле повышать давление и при этом закручивать клапана, то пар прорвется в самом слабом месте — а то и разорвет котел на клочки. Евреи находятся под социальным и религиозным гнетом, их очень удобно делать козлами отпущения, и при этом они ограничены и чертой оседлости, и рядом других установлений, мешающих им реализоваться.
— Но помилуйте, банкиры, врачи, музыканты? В конце концов, почти вся торговля в Одессе — крупнейшем порту империи?
— Да, но это небольшой процент. И даже они живут в постоянном ожидании того, что им будут тыкать происхождением. Оттого их и выдавливает либо в эмиграцию, либо туда, где они легко становятся заметными фигурами и даже лидерами — в подполье. Евреи поголовно грамотны, имеют какое-никакое образование и воспитанную веками взаимовыручку и потому заметно выделяются в революционном движении.
Я сделал паузу, вздохнул, переложил пару листов, соображая, не рано ли запускать пробный шар, но потом решил, что я ничего не теряю и рассказал Зубатову про сионизм. Про то, что вот прямо сейчас, в конце XIX века, происходит оформление еврейского политического движения за создание национального очага в Палестине. Про то, что туда едут молодые люди, чтобы работать на земле, про Теодора Герцля и Сионистский конгресс в Швейцарии (вот черт, совсем не помню, когда он был — но в конце века точно) и что есть смысл это движение поддержать — и в России напряжение снизится, да и Османской империи, в чьем владении нынче Палестина, лишняя проблема не помешает. Тем паче, что иудаизм очень замкнутая конфессия и гораздо легче их увлечь каким-нибудь чисто еврейским проектом, нежели втягивать в общероссийское движение.