========== Март. Прошлое настоящее ==========
Денис каждый раз искренне поражался, когда видел подростка с сигаретой. Это же насколько невыносимой должна быть жизнь, чтобы уже в тринадцать лет ощущать непреодолимую тягу к никотину. Ему это казалось неправильным и диким. Нелепая картинка почти всегда являлась плохой пародией на взрослых. Дети же, они все от старших перенимают. Даже то, чего не следовало бы.
Воронцов впервые в руки сигарету взял только на шестой месяц службы в армии. Без двух месяцев до двадцатилетия. Потому что перекур в армии — почти священный ритуал. Он на то и нужен, чтобы выкурить сигарету или две. Там по-другому расслабиться не получается. Особенно, когда приходят вести из далекой Москвы о том, что Женька из Америки домой вернулась. И что вокруг нее какой-то там доктор вьется.
У Дениса тогда возникает только одна мысль — бежать из этой чертовой армии. Только он прекрасно осознает, как это называется — дезертирство. И попасть под трибунал — это не то, что ему было нужно после полугода непростой армейской службы. Поэтому еще шесть месяцев он обивает кирзовыми сапогами родную землю, отдавая гражданский долг Родине.
Созванивались не чаще раза в неделю. Скучали, но не говорили друг другу об этом. Когда Воронцов спрашивал ее про Америку, Васнецова готова была послать его ко всем чертям, но вместо этого бесцветным голосом говорила: «Все отлично». Потому что Денис не должен был знать, что ей здесь не нравится. Что люди чужие, что уже который день ее мучает бессонница, что хочется все бросить и сбежать отсюда. Это был ее выбор, верно? И полгода она обязана была пробыть в Соединенных Штатах по этой дурацкой программе от молодежной политики России. Кто ее вообще только придумал…
— Жень, выкинь ты эту дрянь. Прошу тебя, — недовольно морщится, смотря на ее повзрослевшее лицо и чувственные губы, зажимающие сигарету.
Он до сих пор не верит, что встретил ее случайно у метро. Узнал в первую же секунду, несмотря на то, что она за эти полтора года сильно повзрослела. Резкие подростковые ужимки сменились плавными женственными движениями. Светлые волосы закрыли лопатки. Глаза стали серьезными. Прежний задорный блеск переменился и теперь стал отражаться в холодных льдинках, чуждо застывших в серо-зеленой радужке. Он этого взгляда прежде не знал и, если честно, знать не хотел.
— Как будто сам никогда сигарету в руках не держал, — выдыхает тонкую струйку дыма и облизывает пересохшие губы.
У Дениса на кухне тепло и уютно, но Васнецова чувствует себя здесь чужой. Ей бы сбежать: из этой съемной квартиры в одной из панельных новостроек, из этого города, который не радует вот уже второй год, от такого возмужавшего Воронцова, от самой себя…
— Я не узнаю тебя, Жень, — растерянно качает головой, не понимая, куда исчезла эта заводная девочка, которая в любую непогоду зажигала в нем жизнерадостные огонечки, которые грели и сияли, освещая даже самую кромешную тьму.
Васнецова усмехается и поворачивается к нему вполоборота. Льдинки в девичьих глазах сверкают недобрым блеском.
— Да? А что такое, Денис? Не нравлюсь тебе такой?
Сердце болезненно сжимается, туго сдавливая грудь. Яркий огонёк тлеющей сигареты подрагивает в изящных девичьих пальцах, подавая парню сигнал о том, что Женька нервничает. Он тоже нервничает, но не курит. После дембеля ни разу сигарету в руки не брал. Повода не было, да и желания, честно говоря, тоже.
— Не нравишься, — в голосе ледяное спокойствие, но отнюдь не равнодушие. Облокачивается на тумбу, опираясь о нее ладонями.
Ненадолго воцарившуюся тишину нарушает нарастающий свист закипающего чайника. И это, кажется, служит спусковым рычагом для накипевших, но доселе сдерживаемых эмоций. Потому что натянутые до предела нервы очень уж болезненно реагируют на взгляды из почти забытого прошлого.
— А что ты хотел, Воронцов? — медленно поднялась со стула. — Думал, я тебя увижу и с распростертыми объятиями навстречу побегу?
Недокуренная сигарета по-прежнему тлела ярким огоньком в ее пальцах. Осанка была прямой, будто в позвоночник вплавили свинец.
— Неужели ты считаешь, что спустя полтора года можешь запросто пригласить меня к себе на чай, и мы будем сидеть и мило беседовать? Мол, у меня все отлично, я совсем не подыхала от одиночества в этой гребаной Америке. И мне совсем не хотелось слышать тебя чаще одного раза в неделю по каких-то жалких пять-десять минут. Я же в Москву хотела вернуться только для того, чтобы от тебя вообще вести перестать получать. Незадолго до того момента, когда по телевизору сказали, что ребят из вашей части направили в горячую точку… А сейчас ты говоришь, что я не нравлюсь тебе такой.
Васнецова подхватывает со стола пепельницу и ставит ее на подоконник. Забирается на него с ногами и пытается докурить сигарету. Только пальцы не слушаются, сердце болезненно бьется о ребра, а дыхание становится необычайно тяжелым, как после длительного забега. Она чувствует на себе взгляд Дениса и это вдвойне усложняет контроль над собой. Он подходит к ней не спеша и очень осторожно. Дает сделать последнюю затяжку и забирает сигарету, соприкасаясь с холодом ее пальцев.
Женька быстро прячет ладони в карманы широкой белой толстовки и прижимается лбом к холодному стеклу. Окно сразу же покрывается пленкой бледного тумана от горячего дыхания. После пламенной речи у нее горят щеки, и жар расходится по телу болезненными волнами, ощутимо заполняя организм бессилием и усталостью.
— Знаешь, Васнецова, я тоже не на курорте был… — отправляет окурок в хрустальную пепельницу. По-мазохистски прокручивает в голове ее слова снова и снова. К горлу подступает неприятная горечь. Он же не знал… Она не говорила ничего, даже злилась, когда он пытался ее расспросить об ее зарубежной жизни.
А ты сам, дурак, будто не догадывался, что ей плохо в чужой стране.
— Тебе чай или кофе сделать?
Она неопределенно пожимает плечами. Ей ничего не хочется. Вот уже полтора года она не может понять, что же такое важное надломилось в ней, какая ниточка оборвалась, вычеркнув напрочь всю жизненную определенность. Будто когда-то был целостный кубик, но, по нелепой случайности, он разлетелся на множество маленьких частиц. Конечно, его попытались склеить обратно, но вышло так себе. От первоначального варианта, по удивительному стечению обстоятельств, осталась красивая оболочка, но внутри все было разбито.
Денис подходит к кухонным полкам и достает запечатанную пачку черного чая с бергамотом. Однажды, совершенно случайно, закинул его в корзину с продуктами, не подумав, что без Женьки его пить никогда не будет. Лишь потом сообразил и теперь держал упаковку на кухне «на всякий случай». Даже не думал, что когда-нибудь пригодится. Положил по пакетику в две одинаково пузатые кружки и залил кипятком. Оставалось только ждать.
Васнецова по-прежнему глядела в окно, выходящее во двор. Снег сошел лишь местами, показывая то тут, то там кусочки асфальтированных дорожек, но в целом — все было печально. Серое небо, голые деревья, одинокая детская площадка перед домом. Март был унылым, и настроение соответствующим.
Единственное, что радовало Женьку, это увеличение светового дня. С некоторых пор, бесстрашная спортсменка перестала любить ночь. Она всегда ассоциировалась с темнотой, которая так не нравилась Васнецовой и угнетала ее. Чем дольше длилась ночь, тем сильнее девушка ждала рассвета.
Из приоткрытой форточки потянуло сквозняком. Низкое небо обрушилось на землю чем-то средним между снегом и дождем. Женя проводила пальцем по запотевшему стеклу первую каплю, неровной дорожкой сползшую к оконной раме.
Она все это время отчаянно скучала по Воронцову. Ждала от него каких-то решительных действий. Наверное, даже где-то далеко в глубине души до сих пор ждет. Только вероятность того, что им это надо, так чертовски мала.
Женя невольно вздрагивает, когда голос Дениса выводит ее из размышлений: