Пора, однако, назвав одну из координат художественного мира Чехова, проследить, какое выражение она находит в живой ткани конкретных произведений.
30
1Здесь и далее произведения Л. Н. Толстого цитируются по Полному (юбилейному) собранию сочинений (М., 1928-1957): в скобках указываются том и страница.
2Ср. распространенный в искусстве XX века эффект неравенства события самому себе при реконструкции его в рассказах разных свидетелей, например, романах К. Чапека «Гордубал», «Метеор», в фильме А. Куросавы «Расемон» и мн. др.
3Гурвич И. Проза Чехова (Человек и действительность). М., 1970, с. 49.
4См.: Гончаров И. А. Собр. соч. в восьми томах, т. 8. М., 1955, с. 208-209.
5См.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. худ. произв., т. 12. М- Л., 1929, с. 409.
6Лесков Н. С. Собр. соч. в одиннадцати томах, т. II. М., 1958, с. 456.
7См.: Бялый Г. А. Современники, с. 5.
«Огни». Проповедь и спор
От «рассказов открытия» прямой путь ведет к произведениям 1888 года, знаменательного для Чехова года, который сам писатель осознавал как рубеж, начало новой полосы творчества. Выход с крупными произведениями на страницы «толстых» журналов, конец активного сотрудничества в малой прессе, присуждение Чехову Пушкинской премии Академии наук - внешние приметы начала нового этапа («Едва ли уж я вернусь в газеты! Прощай, прошлое!» - П 2, 203). Отныне герои Чехова
30
все чаще касаются важных мировоззренческих, философских, этических проблем («пишу про умное», «учусь писать рассуждения» - так обозначает эти темы сам писатель).
Одно из характерных в этом отношении и вместе с тем трудных для истолкования произведений Чехова - повесть «Огни», написанная сразу вслед за «Степью».
В работах, посвященных истолкованию «Огней», наибольшие споры вызывает фраза, дважды повторенная в заключительных абзацах произведения. «Ничего не разберешь на этом свете! Да, ничего не поймешь на этом свете!» (7, 140).
Интерпретаторы, в большинстве своем не приемля это утверждение, так сказать, само по себе, считают, что оно компрометирует Чехова, «разительно противоречит» «коренным особенностям» его творчества, и предпринимают разнообразные попытки объяснить появление произведения с подобным выводом.
Мы хотим показать, что несомненна и закономерность для Чехова повести, содержащей подобный вывод, и художественная продуманность выражения авторской позиции, не сводимой ни к позиции героя, ни к точке зрения повествователя.
Два месяца потратил Чехов на работу над «Огнями», больше, чем на создание «Степи». Повесть экспериментальна, в ее построении ощущается подчеркнутая заданность, но и в ней автор ведет читателя к выводам как художник. Неверно рассматривать «Огни» как своего рода иллюстрацию (история Кисочки) с моралью, рассказ a these; повесть отнюдь не столь басенно-проста по своему построению.
Действительно, с иллюстративной целью рассказывает свою историю Ананьев («Прекраснейший урок! Ах, какой урок!»). Но вставная новелла - лишь часть сложного художественного построения. И беспорядочность спора включена в художественную упорядочен-
31
ность произведения. Конечный вывод вытекает из взаимодействия героя вставной новеллы, корректирующих замечаний повествования и все организующих художественных приемов автора.
Впоследствии Чехов не раз будет ставить в центр произведения споры между героями: так будет в «Дуэли», в «Трех годах», в «Доме с мезонином», в «Моей жизни», а затем почти в каждой пьесе. Но есть в «Огнях» особенность, которая выделяет повесть из этого родственного ряда. Впервые в творчестве Чехова в рассказ о неправильно поставленных вопросах и неверно выносимых суждениях вводится аспект времени. Учет времени как существенного фактора человеческих представлений о жизни и составляет своеобразие «Огней»; вывод «ничего не разберешь.» сделан после анализа различных временных мерок, прилагаемых к жизни.
В повести сталкиваются две моральные позиции - человека средних лет инженера Ананьева и молодого студента фон Штенберга.
Для Штенберга (как и для Ананьева, когда ему было столько лет, сколько сейчас его
молодому оппоненту) время ассоциируется с вечностью. Бесконечные огни вдоль насыпи наводят Штенберга на размышления о том, что было тысячи лет назад, об амалекитянах и филистимлянах, и о том, что через две тысячи лет от железнодорожной насыпи и от всех, кто ее строит, «не останется и пыли» (7, 107). С точки зрения этой концепции, мораль сегодняшнего дня кажется весьма условной и относительной, любые безнравственные поступки если и не оправданны, то, во всяком случае, не заслуживают строгого осуждения.