– Моря, океаны, реки, озера, пруды, арыки, лужи.
– А вы кто?
– Я – дождь.
Место
На моей стороне никого нет, не идут на мою сторону. А может, и сама сторона отсутствует? Я там, где дождь. Без дождя не выхожу из дому. Он и посох в пути, и друг, и собеседник мой. Мест в мире много, и времени достаточно, да вот только редкие места и нечастое время человеком именуются. Все места под солнцем людьми заняты.
На воле памятник Мандельштаму изуродовали, руки откололи, сломали нос. Добрые люди починили его и отправили на зону. Там он жив и здоров до сих пор, стоит себе и стоит. Зэки с него пылинки сдувают, почитают за крылья на волю.
Ублюдки
Она лежала на самой верхней полке, я на нижней прятался от холода. Мы только-только начали выходить из детства. Нас лишили свободы и везли в неволю. Мы всё понимали, сказать не могли, слова еще не доросли до нас. Хлеб съеден, кипяток остыл, храп, бормотанье и стыков суд.
– Хочешь послушать, как дождь по крыше ходит?
– Да, а как?
– Поднимись и услышишь.
Было страшно, нас запугали всем на свете. Я представил себя птицей и взлетел туда, к ней, на верхнюю ветку. Мы стали вместе слушать дождь. Она тихо плакала, я гладил ее по голове, вспоминая мамины волосы, она иногда разрешала мне заплетать их в косы.
– Ты знаешь, где закат с восходом встречаются?
– Разве такое возможно?
– А тебе твоя мама не успела этот секрет открыть?
– Нет, я без мамы у тетки долго жила.
– Можно тогда я расскажу?
– Да.
– Они встречаются на лицах добрых людей.
– Я, кажется, догадалась. Верхняя губа – восход, а нижняя, значит, закат.
– А знаешь, что между восходом и закатом находится?
– Нет.
– Слово.
– Какое слово?
– Самое главное слово, оно как пароль.
– Я поняла, а кто из нас его первым скажет?
Мы не успели решить, кто будет первым. Нас обнаружили, полку мою нижнюю ущупали и сказали слово за нас.
– Ублюдки!!!
Песчинка
Мы так тяжело прощались. Я не мог найти слов. Она просила, умоляла, а я не мог. Счастье у меня на два года отбирали, обрекали на две бесконечности: без ее губ, без ее глаз… Хотелось выть, встать на колени перед людьми и просить об одном: «Сделайте что-нибудь, люди, не разделяйте надвое, ну что вам стоит, люди?..» Почему мир так жесток, почему, когда приходит счастье, его, как игрушку, ломают? Я так только думал, произносить такое было стыдно. А когда думаешь одно, – как произнести то, другое, что она ждет от меня?
На вокзал не взял. Обцеловал последний раз в общаге и убежал сломя голову от ее раздирающих душу слёз. За долгую дорогу проглотил все журналы, книги, что нашлись у соседей по вагону. Я не мог без ее рук, без ее голоса, тянуло на колени, на унижение, на просьбу запретную вернуть меня к ней.
Первые дни службы захлестнули муштрой, кроме отбоя и подъема не помнил ничего. Где-то через месяц потянуло на слова. Брал в руки чистый лист и буксовал на первой букве. Запаниковал не на шутку. Она каждый день ждала письма, а я не только говорить, но и писать разучился. Если бы не друг, пропал бы.
– Ты не мучайся, пошли пустой лист, чистый, как наш снег. Это лучше, чем ничего.
– Как пустой? Что ты говоришь? Она слов ждет, а я ей – пустой лист…
– Ладно, не переживай, придумаю, как выкрутиться из этой беды.
И он не только придумал, он спас от безмолвия, любовь сохранил.
– Ты вот что, найди песчинку.
– Какую еще песчинку?
– Симпатичную, на нее похожую, обогрей и пошли вместе с чистым листом.
– Издеваешься, да?
– Эта песчинка за долгую дорогу сама всё напишет.
– Шутишь всё.
– А ты доверься ей, она знает.
– Откуда?
– Старше песчинки на Земле никого нет.
Что оставалось? Исполнил то, что он велел. Отправил в конверте белый лист и песчинку, что всю ночь отогревал в своей ладони, не спал совсем, потерять боялся.
Не верил, что ответ придет, не верил, что песчинка поможет, не верил, что она за меня нужные слова подберет. Но он пришел – ответ – и удивительно быстро. Почту вручали после обеда перед самоподготовкой. Я боялся вскрыть конверт, сунул эту бомбу в нагрудный карман и сидел тихо-тихо, как мешком из-за угла пришибленный. Друг пытался расшевелить, но у него ничего не вышло. Перед ужином отыскал дыру в заборе, выбрался на волю. Я не мог разделить позор ни с кем. Надышался свободой, надорвал конверт, вынул письмо, удивительно красивое от букв, запятых, точек. Долго любовался пустыми клеточками, они не пугали, не сулили опасности, успокаивали пустотой. Когда добрался до букв, разобрал слова, глазам не поверил. Счастье вернулось: