– Ну, как? Ну, что? Что это за личность? – посыпались на него со всех сторон вопросы.
– Рассказывайте же скорее, а то простынет...– сострил Падерин.
Бывший подполковник только отпыхивался на всех, как кипящий самовар, и поминутно утирал себе платком лоб.
– Это черт знает что такое! я вам скажу...– выговорил он наконец, приходя в себя и садясь на кресло:– это не губернатор, а просто... мальчишка какой-то...
– Что вы??
– Неужели?
– Ей-богу! Представьте... Я подъехал как раз к тому времени, как переправили его тарантас...
– Разве он в тарантасе, а не в карете? – перебила генеральша Столбова.
Но Вахрушев не нашелся ничего ей ответить на это.
– Смотрю,– продолжал он:– сидят рядом две молоденькие рожицы – одну от другой не отличишь скоро; только вся и разница в том, что у одного крошечные черные бакенбарды, а у другого совершенно голо,– извольте различить, который тут губернатор!..
– Ну, и что же? – спросил Вилькин расхохотавшись.
– Да что же! нечего делать, думаю, подойду наудачу к бакенбардам: подошел, отрекомендовался и отрапортовал. Действительно, оказалось, что с бакенбардами – губернатор. Сперва он, знаете, и показался было мне так себе, ничего, как и следует: поклонился вежливо и руку мне подал.– Очень рад, говорит, с вами познакомиться, г. полицмейстер, и очень вам благодарен за вашу любезную предупредительность...– А потом и хватил:– не имею, говорит, только права в настоящую минуту принять от вас рапорта, так как не вступил еще в должность...– Каков гусь?
– Вот осел-то, должно быть...– заметил вскользь Вилькин, весело потирая себе руки.
– Потрудитесь, говорит, дать мне полицейского солдата, чтобы он указал мне мою квартиру.– Я говорю: я сам провожу ваше превосходительство.– О, нет! – говорит,– зачем же вам беспокоиться напрасно, когда это может сделать так же хорошо и один из ваших полицейских солдат.– Я, знаете, заметил было ему, разумеется, из приличия больше: это, говорю, не такой труд, ваше превосходительство... уж позвольте мне самому проводить вас.– У вас, говорит, г. полицмейстер, и без меня не мало обязанностей, и потому я еще раз вас попрошу дать мне только солдата.– Ну, что же мне, скажите, было делать после этого! Не насильно же провожать его! Посадить к нему своего казака на козлы: если, думаю, это общество тебе больше нравится, так это уж твое дело, а не мое...
– Так и расстались? – насмешливо спросила госпожа Матюнина.
– Нет, знаете, я все-таки спросил для виду: не будет ли, говорю, каких приказаний, ваше превосходительство? – Сегодня, говорит, никаких-с; завтра – может быть. Я уже вам сказал, говорит, что пока не имею на это и права; во всяком случае, говорит, прошу вас не беспокоиться – не являться ко мне покуда: вам будет дано знать в свое время.– И уехал. Каков губернатор, а? Я вам говорю: молокосос просто!
– В самом деле, он очень молод? – спросила Матюнина, кокетливо щурясь.
– Как вам сказать? По-моему, ей-богу, ему еще и тридцати пяти нету...
– Ну, это вам на старости лет так показалось...– снова сострил Падерин.
– Да уверяю же вас,– с жаром возразил подполковник:– я еще ни разу ни одного губернатора не видал таким мальчишкой; я уж, слава богу, не мало-мальски их видал в разное время.
– Что он, недурен собой? – снова спросила хозяйка, еще кокетливее прищуриваясь.
– Да так себе, смазливенький...
– Непременно на той неделе даю для него бал,– сказала генеральша Столбова.
"Как бы мне это устроить прежде тебя?" – подумала мадам Матюнина, но не сказала почему-то этого вслух, а только возразила:
– Стоит ли еще...
– Что же это за господин с ним приехал, не знаете? – спросил Вилькин.
– Возможно, привез с собой служить какого-нибудь маменькиного сынка, а впрочем – не знаю.
– Может быть, это просто его камердинер, а вы его со страху за чиновника приняли?..– сострил еще раз губернский прокурор. Вахрушев покраснел.
– Ну вот еще: камердинер с кокардой! – сказал он, закуривая папироску.
– Бывает-с,– подтвердил Вилькин, трепля его по плечу.
– Да что вы толкуете, Николай Иваныч! – вспылил немножко армии подполковник:– когда прислуга прибыла сейчас же вслед за ним в отдельном экипаже; вероятно, повар, лакей и горничная.
– Как горничная? – Разве он женат? – Где же сама-то губернаторша? – Может быть, она в Петербурге осталась или за границей? – заговорили дамы все разом.
– Все может статься с человеком...– смеясь, заметил Падерин.
– Не думаю, чтоб он был женат,– сказал Вахрушев, делая кислую гримасу:– в его годы порядочные люди в Петербурге не женятся; а впрочем – на лице не написано,– заключил он, пожимая плечами.
– А горничная что значит? Или какая там с ним женщина приехала? – спросила генеральша Столбова.
– Это экономка, должно быть,– сообразил старик Снарский, имевший непреодолимую наклонность к экономкам вообще.
– Нет ничего мудреного, что и горничная...– сказал со сладенькой улыбкой Матюнин, имевший, в свою очередь, большое расположение к горничным своей супруги.
– Фи! Горничная у холостого человека!– сгримасничала - хозяйка.
– Бывает-с и это...– успокоил Вилькин дамское любопытство.
– Его превосходительство, может быть, любит, чтоб ему на ночь пятки чесали...– сострил в последний раз в этот вечер Падерин.
– Не в тех еще он летах...– смеясь, поддержал его Вахрушев.
Мужчины бесцеремонно расхохотались; дамы улыбались только, слегка покраснев. В эту минуту доложили, что казак, провожавший губернатора, спрашивает г. полицмейстера. Вахрушев было вскочил.
– Позови его сюда!– распорядилась хозяйка, обращаясь к докладывавшему лакею.
Через минуту вошел казак. Сему храброму воину, вероятно, очень редко случалось бывать в изящной, ярко освещенной лампами гостиной и особенно объясняться с таким обществом, где, по его мнению, все, не исключая и дам, были "высшим начальством": он, бедный, так разметался на паркете, что, не в силах будучи отыскать сразу глазами свое "ближайшее начальство", водил только носом во все стороны, как будто надеялся в эту минуту только на одно обоняние.
– Ну, что? проводил? – обрадовал его Вахрушев своим басом.
– Проводил, васкородие.
– Куда же ты его проводил?– спросила мадам Матюнина.
– До крыльца, васкородие.
– А не знаешь, какая с ним приехала женщина?– полюбопытствовала Столбова._
– Гориишная, васкородие.
– Горничная?
– Точно так-с, васкородие.
– Ну, а этот, что с губернатором вместе сидел – не знаешь, кто такой?– вставила свое словечко мадмуазель Снарская.
– Не могу знать, васкородие.
– Ничего не приказывал?– спросил Вахрушев.
– Никак нет-с, васкородие.
– Как же ты, братец, не узнал...
– Старался, васкородие: не сказывают.
– Кто не сказывает?
– Енаральский камельдинер, васкородие.
– А что, как тебе показалось – сердитый новый губернатор?– спросила Падерина.
– Никак нет-с, васкородие: полтинник на водку пожаловали.
– Как?! Дал полтинник?
– Точно так-с, васкородие.
– Сам дал?
– Своими руками, васкородие.
– Ты взял?– спросил Вахрушев, нахмурясь.
– Не брал, васкородие: приказали.
– Что ж говорит?
– Выпей, говорят, васкородие, за мое здоровье.
– Я вам говорил, господа, что... мальчишка,– хотел было сказать в горячности армии подполковник, но вспомнил о казаке и невольно прикусил язык.
– А жандарм там?– спросил он только.
– Поставлен, васкородие. Отпустили: до завтрева, сказали, не надо.
– Хорошо, ступай.
Короткие официальные ответы казака произвели почему-то весьма дурное впечатление на Вилькина, между тем как остальное общество, в том числе и сам Вахрушев, осталось ими почти довольно; так что, когда гости мадам Матюниной, исчерпав до конца насущную тему, стали сейчас же после ужина разъезжаться домой,– правитель канцелярии, садясь на свою пролетку, заметил вскользь армии подполковнику, как будто шутя, но тем не менее чрезвычайно колко: