Мария Степанова
Проза Ивана Сидорова
I
В городок провинциальный,а так сказать, да в невысокий-недалекий,с белыми крутыми берегами,с по-над берегом гигантскими шагами,с трубами тяжелых предприятий,с бабами, похожими на ощупь,как бутылки в тесных голенищах,приезжает пьяница-мужик.
Почему пьяница – будет ясно из нижесказанного.В городе нет никого знакомого, тем или этим к нему привязанного.
В семь часов вечера закрываются оба обменника.В привокзальном буфете пиво без ценника.
Мужик смотрит туда и глядит сюда.Он не ведает, делать что и идти куда.Что на нем: пальто итальянского кроя,костюм спортивный, то и это сырое.Сумка с надписью, вижу я только das,но легко додумаю остальное.
Куда он денется, кто ему «да» и даст?
Город, положим, Под Снежною Пеленою.
Огни погашены.Осторожно-окрашенытемным заборы, и даже на площади ни мента.
Дышит периной новая пустота.Московский скорый,ночной который,вот-вототойдет.
Начинают движение посменно,безалаберно и одновременно,пробные таинственные люки,за которыми авторские рукинажимают на кнопки и пробелы.
Зал ожидания с криком перебегает курица.
В стеклянных дверях проступает ночной патруль.
А спящая девочка – ниже рулянекрупного взрослого велосипеда —а где ее мамка? и чья она, бля?глаза открывает, с узлов привстает —и бух, точно в воду, в объятья соседа,и «деда» бормочет, и губы сует,но спать почему-то не перестает.
Бочком, как убитый, припала и дремлет.
Снег во тьме светит,и тьма его не объемлет,и ночью никто не встретит.
Скорый тянется вдоль перрона,долгий и шелковый, как чулок.
Автор затягивает на памяти узелоки пресекает течение повествования,оставив героя проявлять еще неизвестные нам дарования.
II
Ну, и затемно едут они в маршрутке.Тянутся новостройки, топорщатся палисады,город ворочается между рекой и рекой.Девочка спит в цигейковом полушубке.Приезжий не без досадырешает, кто он теперь такойи какойон дед бессмысленному созданию,прямолинейному, как весло.И как его сюда занесло.И как оправдать ее ожиданияи пару дней перекантоваться,куда судьба его заведет.
Быстро теплеют черствые сиденья.В рукавах и ушах собираются сновиденья.Тяжелей варежки, влажней глаза,хочется курить, хочется в уборную,и автобус забирается заводу надутую, злую, черную.
В ногах корзина с дремотной курицей,почти не видимой в полумгле.Конечная. То, что кажется улицей,стынет по грудь в земле.
Потепле —ло,и совсем светло.
Над землей небеса небывалой прелести.Как в стеклянных стаканах вставные челюсти,за оградами избы лежат в воде.Девочка, птица, корзина, пьяницабредут до последнего дома, гдеистория и останется.
То есть – где остановится.Такая вот крестословица!
В доме чисто, как перед поминками.Стеночки обклеены картинками.Под окном железная кровать.Значит, тут и будем бомжевать.
И упал мужик, как сброшенная ноша,снится ясный день, степенная беседа,внучка на него покрикивает: «Деда!»,курица зовет: «Алеша!»
III
Дом – не дом, а находка.В подполе находится захоронка,в которой ласковая, как водка,чистейшая самогонка.
Живут хорошо, ни в чем не нуждаются.Девочка так и не пробуждается,даже до ветру ходит, не разлепляя век,знает только «деда» и «кура».
Курица, шкура,ведет себя как мыслящий человек:слушает, о чем бы ни говорили,шухерится, чтоб не сварили.
Нет еды, но как бы и не нужна.
Стоит невероятная тишина.
Иногда заходят. Как ни обидно,кто – не видно.
В это время все почему-то спят.А проснутся, никто не спроситни – под чьими ногами полы скрипят,ни – какие тяжести носят.
Снег то падает, то лежит, то тает,неизвестно с кем наш мужик болтает,говорит горячо и пышно,только свой-то голос и слышно,никого не видно. Едва по средампочтальон проходит с газетой местной,не привлечь его к потайным беседам,не задать вопрос интерестный:
~ 1 ~