Так думал я и безвыходность моего положения представлялась мне все яснее, как вдруг неожиданный план пришел мне в голову. Увеличив насколько возможно скорость автомобиля, я помчался к себе на дачу. Пройдя в кабинет, я достал из потайного шкафа снаряженную бомбу огромной силы, оставленную Винцерсом в прошлое свое посещение. Она предназначалась для взрыва Ингольмского аббатства, но Бог не допустил этого и меч злодеев направил в их сторону.
Достав бомбу, я тотчас телефонировал своим сообщникам, приглашая их немедленно пожаловать ко мне для экстренного заседания. Потом я стал спокойно поджидать негодяев.
Вскоре приехали все, кроме Смитфельда, обещавшего приехать позднее. Я был чрезвычайно огорчен последним обстоятельством, ибо имел неосторожность завести часовой механизм взрывчатого снаряда при въезде автомобиля с членами шайки во дворе дачи и до момента взрыва оставалось не более пятнадцати минут. Остановить же действие я не мог, так как бомба находилась за экраном в той комнате, где собрались негодяи. Но делать было нечего. Мне приходилось покориться судьбе и, уничтожив трех членов «ассоциации мудрых», об уничтожении четвертого позаботится особо.
Дружески поздоровавшись с гостями, я начал говорить о необходимости выбросить еще одно ядро около Лондона, дабы овладеть столицей и о том, что надо энергично приняться за ослабление армии.
Несмотря на все мое хладнокровие, все же, по-видимому, волнение мое было заметно, так что Эльтон, взглянув на меня, насмешливо произнес:
— Все это отлично, дорогой, но неужели вы собрали нас сегодня лишь для того, чтобы говорить вещи, всем нам хорошо известные? Судя по вашему возбужденному виду, мы можем думать противное.
— О, да, — сказал я и взглянул на часы. До момента взрыва осталось ровно четыре минуты.
Вы правы, любезный Эльтон. Прошу извинения, господа, позвольте мне спуститься вниз на мгновение. Через самое короткое время вы убедитесь, что я имел некоторое основание потревожить вас сегодня.
С этими словами я вышел.
Все нужные бумаги и деньги были уже уложены в автомобиль заранее. Повернуть рычаг было делом секунды. Вскоре я уже несся по лондонской дороге. Взрыв, раздавшийся за моей спиной, был знаком того, что мир навсегда избавлен от ужасных действий «ассоциации мудрых». Правда, оставался в живых Смитфельд, но лишенный капиталов — деньги общества хранились у меня и, понятно, я не взорвал их, а увез с собою, — лишенный друзей, он был почти обезоружен.
Я решил, однако, приложить все старания, чтобы отделаться и от этого человека; мне следовало исполнить это сейчас же, пока он ничего не знал. Но такова сила любви — я не имел силы не заехать к Эльзе, чтобы похвастаться выполненным обещанием и потребовать приятной награды.
Несчастный! Знал ли я, какой ужас ожидал меня в доме Винцерса вместо воображаемых поцелуев?
На пороге дачи меня встретила горничная Эльзы с воплями и рассказала, что госпожа найдена утром мертвой в своей постели.
Обезумев, я вбежал в спальную, ту самую, где столько невинных радостей испытал я. Мучительный вид Эльзы, ее запрокинутые руки, закатившиеся глаза, синие страшные губы — заставили меня в ужасе отвернуться. Тут мне бросилась в глаза лежавшая на письменном столе записка, мне адресованная. Трепеща я разорвал конверт и прочел несколько строк мелким, неровным почерком:
«Я люблю тебя, милый, — писала Эльза, — но мне страшны невольные твои преступления, и сомнения терзают мое сердце. Не боюсь гроба, если даже меня ждет ад и там не испытаю муки горше тех, что теперь испытываю. Прощаю тебя. Живи и искупай зло, тобой содеянное!»
Вероятно, читатель, заслушавшись моего незнакомца, забыл о существовании скромного автора этой истории. Последний был тоже весьма заинтересован ею и ждал дальнейшего рассказа, но старик, произнеся предсмертные слова Эльзы, впал в глубокую задумчивость. Я же сидел, не шевелясь, не смея потревожить величественного старца. Однако прошло, я думаю, уже около получаса, а тот все не нарушал своего молчания. Тогда я слегка толкнул ножку столика, дабы произвести звук и тем напомнить хозяину о себе. Но велико было мое изумление, когда ножка издала сначала неясное дрожание, подобно гулу настраиваемой скрипки, и тотчас из-под стола полились звуки превосходного Моцартовского «скерцо».
Выведенный из задумчивости старик улыбнулся моей неловкости, приведшей к столь неожиданному результату, и сказал, что подобные приспособления имеются во многих комнатах и при различных предметах, на случай если кому захочется послушать музыку. Затем, погладив бороду, он стал продолжать свое повествование.