______________
* Об этом можно прочесть в интереснейшей книге
А.М.Газова-Гинзберга "Был ли язык изобразителен в своих истоках?", М.,
"Наука", 1965.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть
Как гитара, как бубен весны!
(А.Блок. "Кармен", 7, 1914)
Слово лепет становится образным оттого, что рядом с ним похожие на него трепет и шелест и что образуется цепочка гласных е:
Вешний трепет, и лепет, и шелест...
А в другом, пятом по счету стихотворении той же блоковской "Кармен" приобретает яркую образность слово таянье благодаря тому, что оно соединено звуками с другими словами - линий и пенье, употребленными метафорически пенье линий, то есть неотчетливость, зыбкость, исчезновение контуров:
Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий - таянье и пенье.
Так я вас встретил в первый раз.
В партере - ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник черный близко, близко...
Образности этих трех слов - "линий таянье и пенье" - способствует то, что их объединяет центральный согласный звук к, во всех трех случаях смягченный - нь.
В 1829 году Пушкин совершил поездку по Кавказу и написал уже цитированное выше "Путешествие в Арзрум". Там есть следующие строки:
"Дорога шла через обвал, обрушившийся в конце июня 1827 года. Таковые случаи бывают обыкновенно каждые семь лет. Огромная глыба, свалясь, засыпала ущелие на целую версту и запрудила Терек. Часовые, стоявшие ниже, слышали ужасный грохот и увидели, что река быстро мелела и в четверть часа совсем утихла и истощилась. Терек прорылся через обвал не прежде, как через два часа. То-то был он ужасен!"
Тот же самый случай - в стихотворении "Обвал" (1829). Привожу пока лишь три строфы из пяти:
Оттоль сорвался раз обвал,
И с тяжким грохотом упал,
И всю теснину между скал
Загородил,
И Терека могущий вал
Остановил.
Вдруг, истощась и присмирев,
О Терек, ты прервал свой рев;
Но задних волн упорный гнев
Прошиб снега...
Ты затопил, освирепев,
Свои брега.
И долго прорванный обвал
Неталой грудою лежал,
И Терек злой под ним бежал,
И пылью вод
И шумной пеной орошал
Ледяный свод.
Каждой строфе стихотворения соответствуют две-три прозаических фразы "Путешествия в Арзрум". Дело, однако, не в различном количестве слов, но в их различном качестве: для стихов Пушкин отбирает другие слова, а те, которые совпадают, преображаются под влиянием ритма и звукового окружения.
Прежде всего о словах других: Пушкин-поэт, в отличие от Пушкина-прозаика, широко пользуется архаизмами - оттоль, могущий, рев, освирепев, ледяный. Видимо, такой отбор лексики связан с тем, что в прозе спокойно рассказывается о некоем единичном происшествии, а в стихах это же происшествие вырастает до грандиозного обобщения - мы видим борьбу природных стихий, которые схватываются, как дикие звери, и все-таки оказываются в подчинении у человека.
Вспомним, что последняя строфа гласит:
И путь по нем широкий шел:
И конь скакал, и влекся вол,
И своего верблюда вел
Степной купец,
Где ныне мчится лишь Эол,
Небес жилец.
Говоря о повседневности человеческой жизни, Пушкин обходится без славянизмов. Он использует их только изображая схватку стихий - Терека с обвалом, водяного потока со снегами.
Как же преображаются те слова, что встречаются и в прозе и в стихах? Остановимся на слове "обвал".
В прозе оно обладает своим смыслом - и только. Как сказано в "Словаре языка Пушкина", это: "1) Падение оторвавшейся части горы или снежных масс. 2) Обрушившиеся с гор глыбы, скалы" (т. III, с. 9). В стихе, однако, происходят качественные сдвиги. Обратим прежде всего внимание на то, что в первой из приведенных строф пять раз повторяются одни и те же звуки ал: сорвался... обвал, упал, скал, вал. К тому же из этих пяти слов четыре стоят на рифме, и первое - глагол "сорвался" - предшествует слову "обвал", как бы предсказывая его звучание. Кстати, в прозе Пушкин предпочел причастие "обрушившийся" - там ему звуковые совпадения не нужны. Читая всю строфу, мы словно слышим "тяжкий грохот" (а в прозе "ужасный грохот"), гул медленно падающей "огромной глыбы" (так в прозе) - грохот этот звучит в повторяющихся звуках: вал-вал-пал-скал-вал. Но ведь глыба падает только в первых двух стихах - именно они богато оркестрованы, в них на ударных местах звучат гулкие о и а:
Оттоль сорвался раз обвал,
И с тяжким грохотом упал...
Последующие подхваты этих звучаний кажутся уже отзвуком умолкшего грохота:
И всю теснину между скал
Загородил,
И Терека могущий вал
Остановил.
А в глаголах, стоящих в укороченных стихах, уже звучит закрытый звук и. Отметим, что дважды целую строку занимает одно слово: загородил, остановил здесь тоже длина слова становится образом выражаемого им смысла.
Дальше, однако, про "обвал". Пушкин возвращается к этому слову через строфу; опять та же четырехкратная рифма на ал, та же - и совсем-совсем другая, потому что теперь эти гулкие "алы" приглушены шипящими согласными ж и ш: лежал, бежал, орошал. Изобразительное различие в, п, к с одной стороны и ж, ш - с другой в том, что первые отличаются мгновенностью, а значит и энергичностью произнесения, тогда как вторые, шипящие, длительны. Создается иной звуковой образ, статический, соответствующий изменению темы.
В стихе, как видим, осмысляется вся звуковая материя слова. Теперь уже кажется, что слово "обвал" так и задумано языком - как музыкальный образ грозной и внезапной стихии, ибо в его б, в, ал, в его энергичном ударении чудятся и гул, и внезапность, и грозность.
И до Пушкина в стиховом слове умели обнаруживать образность; нет сомнений, что в этом деле первейшим мастером был Державин. Необыкновенно изобразительно каждое слово в стихотворении "Цыганская пляска" (1805):
Как ночь - с ланит сверкай зарями,
Как вихорь - прах плащом сметай,
Как птица - подлетай крылами
И в длани с визгом ударяй.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Звук х слова "вихорь" подхвачен в соседнем "прах" - таким образом этот гортанный согласный приобретает "местную картинность": он становится образом вихря, сметающего прах. Слово "визгом" содержит звук з, который предвосхищен с: с визгом; в целом сочетание получает звукоподражательность. А три параллельных предложения, стоящие на сходных ритмических местах и обладающие одинаковыми началами (анафорой) и разными продолжениями, воспроизводят стремительный, ритмичный и бешено-разнообразный танец цыганки:
Как ночь
Как вихорь
Как птица
В стихотворении Державина "Мой истукан" (1794) читаем:
То, может быть, и твой кумир
Через решетки золотые
Слетит и рассмешит весь мир,
Стуча с крыльца, ступень с ступени,
И скатится в древесны тени.
Известный критик и теоретик начала XIX века Н.Остолопов с восхищением отзывался об этих строках: "Произнося четвертый стих, как будто слышишь стук бюста по ступеням, а в пятом стихе живо изображается медленная каткость его по ровному месту".* Другой критик той же поры, поэт В.Жуковский, обращает внимание читателей на словесное искусство И.А.Крылова. "...Какая поэзия!"восклицает он в статье "О басне и баснях Крылова" (1809), и разъясняет: "Я разумею здесь под словом поэзия искусство представлять предметы так живо, что они кажутся присутственными". Затем Жуковский приводит примеры и объясняет их:
______________
* Н. Остолопов. Словарь древней и новой поэзии, ч. II. СПб.,
1821, с. 398.
"Что ходенем пошло трясинно государство...
живопись в самих звуках! Два длинных слова: ходенем и трясинно прекрасно изображают потрясение болота.
Со всех Лягушки ног
В испуге пометались,