— Никак нет, — отозвался из–под стола Хабанеев. — Я о старшем сержанте Гарбузенко, товарищ младший лейтенант. У него сапоги сорок шестого размера: затвор можно унести, не то что пружиночку.
— Кстати, а где Гарбузенко? — спросил Игорь.
— К старшине пошел, — пояснил Мятников, любовно протирая ветошью ствол пулемета. — Мыло канючить.
— Нам же выдавали мыло? — удивился Суслин.
— Тому мылу кто–то уже ноги приделал, — усмехнулся Сайко.
— Тю–тю наше мыльце, — вздохнул под столом Хабанеев. — Теперь газетами мыться будем. Говорят, если взять подшивку за полгода и тереть активно спину, то…
— Что вы там под столом разглагольствуете, Хабанеев? — недовольно спросил Суслин. — Почему вы вообще не вылезаете?
— Я пружину ищу, — объяснил Хабанеев. — Бронебойка без пружины не стреляет. А насчет газет — точно, вы у начхима спросите. Есть у старых подшивок мылящая способность…
— Прекратите глупые остроты! — поняв, что его снова разыгрывают, рассердился Суслин — Лавкин, почему вы пэтээр один чистите? Где ваш первый номер? Святкин где, спрашиваю?
По уши перемазанный маслом Лавкин, в одиночку трудившийся над бронебойкой, обреченно вздохнул:
— Это… Товарищ ефрейтор приказали, чтоб, значит, все блестело, а сами… И замолчал.
— Ну и что же они сами? — нетерпеливо спросил Суслин.
— Сами дрыхнут, — пояснил Мятников — Ну, сачок! На все сто с походом…
Святкин действительно сладко посапывал в самом дальнем углу верхнего яруса нар, и снизу его не было видно.
Суслин взгромоздился на табурет, привстал на носках и лишь тогда обнаружил спавшего ефрейтора.
— Встать! — скомандовал Суслин.
Святкин не шевельнулся, но по его замершему дыханию было ясно, что он прикидывается спящим, соображая, как бы получше выйти из создавшегося положения.
Солдаты перестали чистить оружие, с интересом ожидая начала очередного «спектакля».
— Ефрейтор Святкин, встать! — крикнул Игорь и дернул спящего за ногу.
— Раны… — вдруг простонал Святкин.
— Какие раны? Причем тут раны?
— При мне, — умирающим голосом пояснил ефрейтор. — Болят мои раны. Застудил в период героического отражения танковой атаки. Скрутило.
— Скрутило?.. — Игорь в растерянности оглянулся… и увидел сорок молодых, приготовивших улыбки лиц. Спрыгнув с табуретки, Игорь спокойно и неторопливо пошел к выходу.
— Куда это он? — шепотом спросил вылезший из–под стола Хабанеев.
— Может, за доктором? — предположил Крынкин.
— Скажешь тоже, — возразил Глебов. — Небось командиру роты жаловаться побежал, Суслик…
Игорь вдруг резко повернулся, шагнул к солдатам. Он смотрел на них в упор. Губы его дрожали, да и заговорил он непривычным, до звона напряженным голосом:
— Ладно, я плохой командир. Я не могу справиться со Святкиным. Я не умею командовать. Я не способен руководить. Но вы же комсомольцы! Вы — комсомольцы, а кругом — война, а вы смеетесь, ржете, как жеребцы, а там товарищи ваши гибнут. Это честно, по–вашему? Это по–комсомольски? Я не виноват, что я — ваш командир… Я готов хоть сейчас стать рядовым. Готов поменяться с любым из вас! Не потому, что боюсь ответственности, а потому, что вы — мои товарищи. Вы же товарищи мои, мы же вчера в школе за партами вместе сидели. А вы… Вы предаете меня. Да, предаете! И мне стыдно. Стыдно за вас, ребята.
Чувствуя, что вот–вот не удержит слез, Игорь оборвал сам себя, постоял, опустив голову, и быстро вышел из казармы.
В казарме возникла странная тишина. Посерьезневшие солдаты, не глядя друг на друга, вдруг двинулись к нарам, где лежал ефрейтор Святкин. На ходу сержанты и те, кто был постарше, как–то сами собой вышли вперед, оттеснив молодежь.
— Сват, — негромко сказал Мятников. — Ну–ка спустись.
А ефрейтор Святкин все еще по инерции улыбался…
Вечером младший сержант Сайко докладывал командиру взвода младшему лейтенанту Суслину:
— Товарищ младший лейтенант, во взводе вечерняя поверка произведена. Личный состав налицо. За исключением ефрейтора Святкина. Докладывает дежурный младший сержант Сайко.
— А где Святкин? — хмуро спросил Суслин.
— Отправлен в санчасть, товарищ младший лейтенант.
— Опять раны?
— Никак нет. С нар упал. Аккурат после разговора с вами.
— То есть как это — упал? — нахмурился Суслин.
— Не спрашивай ты ни о чем, лейтенант, — с грубоватой фамильярностью ответил Сайко. — Не спрашивай, и все будет нормально. Поговорили с ним ребята маленько, вот и все. По–солдатски, как говорится, без мусора из казармы.