План студии. Эстрада перед гобеленом. Нарядно одетая девочка впрыгивает на эстраду, становится против ведущего и кланяется.
Ведущий (сидит за столом). А теперь, внимание! Кто в древности ткал и распускал ковер?
Девочка. Пенелопа.
Ведущий. Молодец! А кто такая Пенелопа?
Девочка. Пенелопа — последнее испытание Улисса перед концом его путешествия.
Ведущий. Очень хорошо. А что изображает этот гобелен?
Девочка. Юдифь и Олоферна.
Ведущий. А кто его автор?
Девочка. Жан Кокто.
Ведущий. А кто такой Жан Кокто?
Девочка(нерешительно). Наездник?
Ведущий. Правильно. И он садится на…
Девочка(ищет ответ, смотря на небо). Садится на…
Ведущий. Садится на ко… садится на ко…
Девочка. Коньки!
Ведущий. Нет, не на коньки. На своего конька. Ну что же, очень громко похлопаем нашей юной претендентке!
Ведущий аплодирует.
Мы видим, как девочка кланяется воображаемой публике, а поэт и Сежест проходят по эстраде за ее спиной. Они идут направо. У поэта в руке цветок Гибискуса. Сежест к нему не прикасается. Девочка покидает студию, которая превращается в театральные кулисы.
Сад. Вечернее солнце.
Поэт и Сежест направляются к теплице.
Сежест. Поспешим. Поют вечерние петухи.
Теплица. Мы видим мольберт, закрытый обширной простыней, и подставку, на которой в качестве модели — горшок без цветов. Рука Сежеста держит запястье поэта и заставляет его положить Гибискус в горшок.
Сежест. Выводите на свет вашу тьму. Посмотрим, кто отдает приказания и кто их исполняет.
Поэт хватает пучок кистей и отступает к мольберту. Простыня колеблется, взлетает и обнажает большое полотно: «Эдип и его дочери».
Затем, таким же образом, после повторного взлета простыни — полотно меньшего размера: «Голова мертвого Орфея».
Комментарий. Конечно, все произведения искусства создаются сами, они хотят убить своих отца и мать.
Конечно, они существуют, художник их только открывает. Но вот еще один «Орфей», еще один «Эдип»! Я думал, что, меняя замки, я сменю и привидения, что здесь живой цветок прогонит призраков.
Простыня, скрывавшая последнюю картину, взлетает, открывая аспидную доску. Поэт протирает ее тряпкой, поглядывает то на доску, то на горшок, как если бы он рисовал цветок Гибискуса. Из-под тряпки на доске появляется автопортрет поэта. Поэт отступает и в ярости отбрасывает кисти.
Сежест надел на лицо маску черепа. Говорит из-под маски.
Сежест. Не надо упрямиться, художник вечно создает свой собственный портрет. Вам никогда не написать цветок.
Поэт хватает цветок Гибискуса, отрывает лепестки, топчет, давит их носком ботинка.
Поэт. Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!
Сежест(бережно, как реликвию, подбирает то, что осталось от цветка, и кладет в горшок). Вам не стыдно?
Они выходят из теплицы и попадают в патио виллы Санто-Соспир [60] , украшенный моей мозаикой.
Сежест ставит горшок на столик перед мозаикой, изображающей сатира, отходит, уступая место поэту.
Мы видим поэта, стоящего у стола. На нем черная мантия и квадратная оксфордская шапочка. Поэт садится.
Сежест. Теперь вы, доктор. Покажите, на что вы способны.
Долгая немая сцена в сопровождении «Менуэта» И.С. Баха. В кадре руки поэта. Они извлекают из горшка то, что осталось от разорванных лепестков. Поэт восстанавливает цветок. Процесс завершается водружением пестика.
60