«Во имя свое» любовь через жизнь, «во имя твое» – через смерть.
«Старуха... Что я буду делать со старухой??!» – Восхитительная – в своей откровенности – формула мужского.
«Зачем старухи одеваются? Это бессмысленно! Я бы заказал им всем одинаковый... „юниформ“, а так как они все богаты, я бы создал кассу, из которой бы одевал – и очень хорошо одевал бы! – всех молодых и красивых».
– Не мешай мне писать о тебе стихи!
– Помешай мне писать стихи о себе!
В промежутке – вся любовная гамма поэта.
Третье лицо – всегда отвод. В начале любви – от богатства, в конце любви – от нищеты.
История некоторых встреч. Эквилибристика чувств.
Рассказ юнкера: ...»объясняюсь ей в любви, конечно, напеваю...»
Любовность и материнство почти исключают друг друга. Настоящее материнство – мужественно.
Сколько материнских поцелуев падает на недетские головы – и сколько нематеринских – на детские!
Страстная материнская любовь – не по адресу.
Там, где я должна думать (из-за других) о поступке, сочинять его, он всегда нецелен – начат и не кончен – не объяснит не мой. Я точно запомнила А и не помню Б – и сразу, вместо Б – мои блаженные иероглифы!
Разговор:
Я, о романе, который хотела бы написать: «Понимаете, в сыне я люблю отца, в отце – сына... Если Бог пошлет мне веку, я непременно это напишу!»
Он, спокойно: «Если Бог пошлет вам веку, вы непременно это сделаете».
О Песни Песней:
Песнь Песней действует, на меня, как слон: и страшно и смешно.
Песнь Песней написана в стране, где виноград – с булыжник.
Песнь Песней: флора и фауна всех пяти частей света в одной-единственной женщине. (Неоткрытую Америку – включая.)
Лучшее в Песни Песней, это стих Ахматовой:
«А в Библии красный кленовый листЗаложен на Песни Песней».«Я бы никогда не мог любить танцовщицы, мне бы всегда казалось, что у меня в руках барахтается птица».
Вдова, выходящая замуж. Долго искала формулу для этой отвращающей меня узаконенности. И вдруг – в одной французской книге, очевидно, женской (автора «Amitié amoureuse»[8]) – моя формула:
«Le remariage est un adultère posthume»[9].
– Вздохнула!
Раньше все, что я любила, называлось – я, теперь – вы. Но оно всё то же.
Жен много, любовниц мало. Настоящая жена от недостатка (любовного), настоящая любовница – от избытка. Люблю не жен и не любовниц – «amoureuses».
Как музыкант – меньше музыки! И как любовник – меньше любви!
(NB! «Любовник» и здесь и впредь как средневековое обширное «amant». Минуя просторечие, возвращаю ему первичный смысл. Любовник: тот, кто любит, тот, через кого явлена любовь, провод стихии Любви. Может быть, в одной постели, а может быть – за тысячу верст. – Любовь не как «связь», а как стихия.)
«Есть две ревности. Одна (наступательный жест) – от себя, другая (удар в грудь) – в себя. Чем это низко – вонзить в себя нож?»
(Бальмонт.)
Я должна была бы пить Вас из четвертной, а пью по каплям, от которых кашляю.
Как медленно сходятся с Вами такие-то! Они делают миллиметры там, где я делала – мили!
Зачем змей, когда Ева?
Любовь: зимой от холода, летом от жары, весной от первых листьев, осенью от последних: всегда – от всего.
Ночной разговор.
Павел Антокольский[10]: – У Господа был Иуда. А кто же у Дьявола – Иуда?
Я: – Это, конечно, будет женщина. Дьявол ее полюбит, и она захочет вернуть его к Богу, – и вернет.
Антокольский: – А она застрелится. Но я утверждаю, что это будет мужчина.
Я: – Мужчина? Как может мужчина предать Дьявола? У него же нет никакого доступа к Дьяволу, он Дьяволу не нужен, какое дело Дьяволу до мужчины? Дьявол сам мужчина. Дьявол – это вся мужественность. Дьявола можно соблазнить только любовью, то есть женщиной.
Антокольский: – И найдется мужчина, который припишет себе честь этого завоевания.
Я: – И знаете, как это будет? Женщина полюбит Дьявола, а ее полюбит мужчина. Он придет к ней и скажет: – «Ты его любишь, неужели тебе его не жаль? Ведь ему плохо, верни его к Богу». – И она вернет...
Антокольский: – И разлюбит.
Я: – Нет, она не разлюбит. Он ее разлюбит, потому что теперь у него Бог, она ему больше не нужна. Не разлюбит, но бросится к тому.
Антокольский: – И, смотря в его глаза, увидит, что все те же глаза, и что она сама побеждена – Дьяволом.
Я: – Но был же час, когда Дьявол был побежден, – час, когда он вернулся к Богу.
Антокольский: – И предал его – мужчина.
Я: – Ах, я говорю о любовной драме! Антокольский: – А я говорю об имени, которое останется на скрижалях.
Я: – Женщина – одержимая. Женщина идет по пути вздоха (глубоко дышу). Вот так. И промахнулся Гейне с его «horizontales Handwerk»[11]! Как раз по вертикали!
Антокольский: – А мужчина хочет – так: (Выброшенная рука. Прыжок.)