— Нет, думать-то я, конечно, думаю. Мне так хочется скорее поправиться и устроить большую стирку у колодца.
— Хочешь устроить стирку?! — засмеялся он, услышав об этом неожиданном желании. — Чудная ты какая. Я за это время столько всего пережил, а ты теперь говоришь, что хочешь устроить стирку. Вот ведь удивительно.
— Мне хочется вернуться в те времена, когда я была здорова. А ты — несчастный человек, это верно.
— Ну…
Он подумал о долгой, тянувшейся несколько лет, борьбе, которую он вел с ее семейством, прежде чем получить ее в жены. Потом — о тех двух трудных годах после женитьбы, когда он оказался между матерью и женой. Вспомнил, как после смерти матери они с женой остались вдвоем и как год назад начались все нынешние мучения, когда жена неожиданно слегла с грудной болезнью.
— А и правда, мне вот тоже захотелось устроить стирку.
— Знаешь, если мне придется сейчас умирать, то и пусть. Я только хотела бы успеть — до того как умру — отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. В последнее время меня только это и мучает.
— И чем же ты хочешь меня отблагодарить?
— Понимаешь, я теперь хочу для тебя стараться…
— И как же?
— Да многое можно было бы сделать…
«Да, как видно, дела ее плохи», — подумал он. И сказал:
— По мне, собственно, не так важно… будешь ты стараться или нет. Чего я хочу, так это съездить в Германию, в Мюнхен, да и то, если только там дождь будет идти, а если дождика не будет, то и ехать не стоит…
— Я тоже хочу поехать, — сказала жена и попыталась приподняться, выпятив грудь.
— Об этом и говорить нечего, тебе надо лежать.
— Нет-нет, я хочу на ноги встать. Ну подними меня, ну, давай же!
— Да нельзя ведь.
— Мне неважно, пусть я даже умру…
— Если умрешь, то уж точно не поедешь…
— Ну и пусть, и пусть…
— А ну-ка, лежи спокойно. И вот тебе задание — придумывай слова про то, как красиво блестят сосновые иголки, — и больше ничего.
Жена замолчала. Ему просто хотелось переключить ее внимание на более безопасную тему. Он встал и отошел от ее постели.
Предвечерние морские волны издалека накатывались на скалы и тут же рассыпались брызгами. Пароход, накренясь, огибал кончик острого мыса. У самой кромки воды, на фоне ярко-синего моря с завихрениями и воронками, виднелись фигурки двух сидящих детей с дымящимися сладкими бататами в руках, издалека они были похожи на две смятые брошенные бумажки.
Он пока еще не пытался уклониться от накрывавших его приливов отчаяния. Истоки этих разных, одна за другой набегавших волн, казалось, таятся где-то в самой глубине его плоти. Он решил испить боль до дна, обостряя все свои чувства постепенно, подобно тому, как понемножку лижут языком сахар, чтобы в конце концов понять — в какой же миг вкус был наиболее ощутим. «Мое тело — как стеклянный сосуд. Прежде всего я должен быть прозрачным», — думал он.
Засохшие стебли далий веревочками стелились по земле. Из-за линии горизонта беспрерывно дул пропитанный солью прилива ветер, наступала зима.
Ступая по песку, струйками вздымавшемуся под ветром, он ходил за свежими птичьими потрошками, которые его жена ела дважды в день[1]. Он обходил лавки, торговавшие птицей, начиная с квартала на морском берегу, осматривал желтую разделочную доску и заглядывал во дворик, и лишь после этого задавал свой вопрос:
— Потрошков нет у вас, потрошков, я говорю?
Если ему везло и для него доставали со льда отливающие яшмовым блеском потроха, он возвращался домой твердым пружинящим шагом и раскладывал их у изголовья жены.
— Вот эти, изогнутые, как бусины магатама [2]— это почки голубя. А эта блестящая печенка взята у живой домашней утки. Вот это похоже на изжеванную губу, а эти зеленые яички — прямо как нефрит с горы Куньлунь[3].
У жены, вдохновленной его красноречием, уже определенно текли слюнки, но она все не отрывала взгляда от этих потрошков — так упиваются первым поцелуем. Обычно он, договорив, забирал потрошки и тут же бросал в кастрюлю.
Сквозь прутья решетки своей медицинской кровати, похожей на клетку в зоопарке, жена со слабой улыбкой смотрела на кастрюлю с кипящей водой.
— Отсюда ты похожа на какого-то диковинного зверя, — говорил он.
— Какой еще зверь, я все равно твоя супруга!
— Ага, супруга в клетке, которая хочет съесть потроха. Ты в глубине души всегда была жестокой.
— Да уж это скорее про тебя. Ты рассудочен, жесток, только и мечтаешь куда-нибудь сбежать от меня.
— А вот это всего лишь твоя, скажем так, «теория из клетки».
1
В то время считалось, что птичьи потроха способствуют излечению от туберкулеза, особенно взятые от живой птицы. (Здесь и далее — прим. перев.)
2
Магатама — изогнутые яшмовые бусины, которым со времен древности приписывалась магическая сила.
3
Куньлунь — священная гора в китайской мифологии, где обитают первопредки и мифические существа и где находится нефритовый источник и дерево бессмертия.