— Я хочу, чтобы за мной ухаживали без лишних замечаний. Когда ты кривишь лицо, затыкаешь мне рот, меня такая забота совсем не радует.
— Однако когда ухаживаешь за больным, приходится поступать против его воли.
— Это я понимаю. Но я хочу, чтобы ты при этом молчал.
— Ну да, чтобы за тобой ухаживать, надо привести сюда всех чад и домочадцев, выложить миллион иен, профессоров человек десять позвать да сотню медсестер.
— Да не нужно мне этого! Я хочу, чтоб это был ты один!
— То есть ты хочешь, чтобы я один заменил собой десять профессоров, сто медсестер и миллион иен…
— Да я не про это говорю! Я хочу, чтобы ты просто сидел около меня, и все, я и успокоюсь.
— Ну тогда тебе придется терпеть и мою кривую физиономию и мои замечания.
— А я буду на тебя злиться, злиться, злиться и так в этой злобе и умру.
— Ну, тоже ничего страшного…
Жена умолкла. Но он чувствовал, что она изнывает от желания нанести ему еще какой-то удар и молчит лишь для того, чтобы как следует отточить свою мысль.
Чтобы и дальше ухаживать за женой, ему нужно было подумать о своей работе и обычной деятельности, однако он устал от постоянного ухода за женой и нехватки сна. Он понимал, что, чем больше он устает, тем труднее ему будет даваться его работа. А если он не сможет работать, его жизнь станет еще тяжелее — это было понятно. И его трудности прямо повлияют на возможности лечения жены и ухода за ней. К тому же очевидно, что его усталость будет только накапливаться.
«Так что же мне делать в этой ситуации?»
«Если дело так пойдет, мне тоже захочется заболеть. Я уж тоже тогда подойду к своему концу — и, похоже, буду этому даже рад».
Такая мысль время от времени приходила ему в голову. Но он пытался как-то справиться с ней.
У него возникло обыкновение — по ночам, когда жена будила его, чтобы он растирал ей сильно болевший живот, он тихонько шептал:
— Копись, копись печаль, копись, копись печаль…
Однажды, бормоча эти слова, он вдруг представил, как по зеленому сукну просторного бильярдного стола в неопределенном направлении катится шар…
«Да ведь это мой шар, это я сам, только кто же это, в каком бреду послал этот шар так нелепо?»
— Да три же сильнее, что ты так вяло водишь? Раньше ты не так делал, раньше ты больше старался… А мне же больно, так больно! — воскликнула она.
— Так ведь и я устал. Уж и я на пределе. Так что давай просто рядышком полежим, поваляться в постели — плохо ли?
Тут она вдруг притихла, а потом тихонько и жалобно, словно сверчок заскрипел из-под пола, прошептала:
— Я все от тебя чего-то требую и требую. А мне теперь уж все равно умирать. С меня довольно. Ты пойди поспи. Я потерплю.
При этих словах, несмотря на все его отупение, слезы навернулись ему на глаза, и он принялся непрерывно растирать ей живот.
Под зимним ветром с моря трава во дворе совсем увяла. Стеклянная дверь все время издавала легкое дребезжание, как оконце конного экипажа. Он давно уже забыл о близости моря, раскинувшегося перед его домом.
Как-то он отправился к врачу за лекарством для жены.
— Знаете, я давно хотел вам сказать… — начал врач. — Дело в том, что вашей жене уже ничто не поможет…
— О…
Он отчетливо почувствовал, как кровь отхлынула от лица.
— Левого легкого уже нет, да и в правом процесс зашел далеко.
Он ехал вдоль морского берега в тряской коляске и чувствовал себя не человеком, а тяжелым багажом. Гладкое, лишенное цвета море безжизненно простиралось перед ним, словно полог, скрывающий смерть. Он подумал, что теперь ему совершенно не хочется видеть жену. Ведь если бы он с этого момента больше не встречался с ней, то смог бы всегда думать о ней как о живой…
Вернувшись домой, он сразу ушел в свою комнату. Там он стал размышлять, как бы устроить так, чтобы больше не видеть лица жены. Потом вышел во двор и лег на траву. Все тело было налито тяжелой усталостью. Из глаз безудержно хлынули слезы, и он, крепко зажав зубами травинку, выдернул ее из земли.
— Смерть — что это такое?
«Просто человека нельзя будет больше увидеть», — думал он. Через некоторое время, собравшись с духом, он тихонько зашел в комнату, где лежала жена.
Она молча смотрела на него.
— Хочешь каких-нибудь цветов — теперешнего, зимнего, сезона?
— Ты плакал, — сказала жена.
— Нет.
— А я говорю — да.
— Да с чего же мне плакать?
— Да уж я поняла. Врач тебе что-то сказал.