…ссосётся, внятно сказала Беата по-русски, и съехала на обочину покурить. Вышла из машины, закурила, задумалась. В Женеву-то бы фиг с ним, не в Женеве счастье, но из Женевы был самолёт на Рим, а вот в Рим было надо. По делу. Самолётом. А самолётам, как известно, плевать на пробки. "Этим самолёты лучше прочего транспорта", — подумала Беата, но облегчения данная мысль не принесла. Вряд ли билет можно было поменять, но билет в крайнем случае можно было купить новый, а в Рим было надо и быстро, а на дороге к Риму лежала Женева, а в Женеву было не попасть. Беата прищурилась и, приподняв подбородок, глянула поверх моря машин на шоссе. Беатина машина была съемная, её надо было возвращать ровно перед самолётом, а самолёт был уже скоро, но из Женевы, а Женева была во-о-он там, за поворотом. "Ищи своих друзей на повороте", называется. Это израильское выражение Беата подумала на иврите, а потом перевела сама себе на русский. Потом на английский. Потом на французский.
На обочину мягко съехал огромный, старый, ухоженный «Ситроен» и затормозил, встав точно за Беатиной машиной. Из «Ситроена» вышла очень французская стильная дама, вся на каблуках и булавках. В ювелирном салоне дама смотрелась бы лучше, чем в пробке на шоссе перед Женевой. Но и на шоссе она тоже выглядела неплохо.
— Вы не знаете, мадам, — обратилась дама к Беате церемонно, — что происходит?
— К сожалению, знаю, мадам, — ответила Беата так же, — по радио сказали, что происходит явное не то.
— Это заметно, — проницательно отметила дама, закуривая что-то тонкое и длинное, — а что именно, мадам?
Беата объяснила, что именно, сдобрив своё объяснение парой слов, явно непонятных церемонной француженке, но сильно скрасивших повествование ей самой. Идея, что в Женеву так просто не попасть, даме не понравилась, но в ужас не привела.
— Послушайте, мадам, — сказала она Беате, глядя на неё с приязнью, но безлично, как на хороший выставочный экспонат, — если всё это в любом случае надолго, а стоять тут нет никакого смысла — не пойти ли нам пока что выпить пива через дорогу?
— Почему бы и нет, мадам, — ответила Беата, задумчиво глянув на собеседницу.
Они оставили бездвижные машины, пересекли замершее шоссе и забрались на второй этаж небольшого теплого торгового центра. Беата вообще любила пиво, а в Женеве и окрестностях — особенно. Пиво было, как и ожидалось, обалденным. В кафе было полутемно. Из окна внизу светилось огнями машин стемневшее тем временем шоссе. Шоссе стояло.
— А Вы вообще-то куда едете, мадам? — поинтересовалась француженка.
— Вообще-то в Рим, — мрачно сказала Беата, не отрывая взгляда от неподвижного шоссе. — Только не еду, а лечу. Впрочем, кажется, уже не лечу. Потому что не еду.
Вряд ли она поймёт эту фразу, но плевать. Беата глотнула еще пива. Посидели молча. Шоссе по-прежнему не шевелилось.
— Послушайте, мадам, — сказала француженка, — я вижу, у Вас съёмная машина. Где Вы должны её возвращать?
— В Женеве! — ответила Беата с приевшейся уже ей самой интонацией грустного клоуна.
— Меня зовут Натали, — сообщила в ответ француженка, ставя стакан на стол.
Беата подняла бровь. Натали. Это становилось забавным.
— Меня зовут Беата.
— Послушайте, Беата, — француженка говорила негромко и лениво, как бы перебирая языком бусины во рту под изогнутыми губами. — Послушайте, Беата. Почему бы нам с Вами не переночевать где-нибудь здесь, поблизости? В Женеву сейчас всё равно не попасть, самолёт Вы, скорее всего, пропустите. Утром мы поедем в Женеву, там Вы сдадите свою машину, а потом я отвезу Вас в Рим.
Беата вспомнила роскошный старый «Ситроен», оставленный на обочине рядом с её съемной тачкой, и поняла, что на таком перевалить через Альпы — за нефиг делать. У Натали были чистые линии лица и тела, и немного острые плечи, как у той девушки в Бонне. Та, в Бонне, была чудо как хороша. Эта, тут, в восьмидесяти километрах от Женевы, могла оказаться еще лучше.
— Почему бы и нет? — ответила Беата вопросом на вопрос, и щелкнула пальцами, призывая счёт. Натали встала и взяла со стола свою сумочку. Беата протянула руку, и взяла свою. Они вышли всё к тому же шоссе, прошли несколько сот метров и зашли в маленькую гостиницу всё на той же обочине. Им вслед — то ли осуждающе, то ли с завистью — смотрела прочно стоящая на дороге пробка.
Беата, простишь? Я не буду подробностей. Подробности, безусловно, были, и подробности, безусловно, были хороши. Но ведь ты мне их толком и не рассказала, Беата, а кто я, чтобы додумывать за тебя подробности? Достаточно уже и того, что я додумываю за тебя — тебя.