Когда мы дольше обычного задержались у одной из групп людей, с песнями возвращавшихся домой, и Виталий завязал с ними разговор, я увидела идущую по лугу Ксению. По дороге с сенокоса она не попадалась нам на глаза. Не оглядываясь, она шла своей размашистой походкой, которая еще больше подчеркивала красоту ее крупной фигуры. Я оставила Виталия и поспешила за ней. Она, по крайней мере, смирилась с моим присутствием.
Мимо нас тоже проходили люди и проезжали телеги. Вместе с другими шла женщина на сносях, уже немолодая, худая и до того загоревшая и обветренная, что коричневая потрескавшаяся кожа на ее руках казалась дубленой. Не только из-за жары и тяжелой работы блестели на ее лице капельки пота: в светившем прямо в глаза солнце, уже опускающемся к горизонту, ее лицо, казалось, было искажено страхом, она несла перед собой высокий свод своего живота будто надетый на нее чужой дом, который подтачивал ее изнутри.
Ксения остановилась и не отрываясь стала смотреть на этот живот. Молча и пристально разглядывала она тело женщины, чьи неуклюжие движения и дальше, вдоль линии спины, говорили о непосильном бремени — словно не женщина тащила в себе эту ношу, а ноша влекла ее за собой.
Неожиданно Ксения легла на траву, оперлась на локти и с глубокомысленным видом принялась грызть травинки.
Заметов, что я не пошла дальше, а присела рядом с ней, она вперила в меня свои темно-синие глаза, горевшие каким-то черным огнем.
— Глеб сильнее его!.. — И, помолчав, повторила: — Глеб его победил. — В тот же миг она закрыла уши руками. — Не отвечай! Не отвечай мне ничего!
И она снова оперлась на локти и сверлила взглядом траву словно что-то читала в земле.
— Быть сильным! Самой снова стать сильной! Свободной, как ветер! И тонкой, как березовый листок!.. — Ее лицо стало жестким, устрашающим: — Та женщина…
Вокруг нас было тихо-тихо. Небо переливалось предзакатными красками, освещая даже стебли у самой земли. Каждый предмет оно окрашивало в свои цвета, пока он не покрывался весь багровым жаром, исходившим, казалось, из него самого, каждая травинка как будто праздновала что-то втихомолку. Мирно, словно в глубоком сне, покоились широкие луга. И только один-единственный жаворонок, зависший совсем невысоко, своей песней тревожил этот сонный покой.
Короткий лай разорвал тишину; опустив нос к земле, к нам подскочил Полкан. За ним шел Виталий. Он заметил отсутствие жены и послал на ее поиски собаку.
— Татарка! — громко позвал он.
Но она осталась лежать, опираясь на руки, как на две колонны перед домом без входных дверей. Виталий быстро приблизился к Ксении. Опустился рядом с ней на траву, взял ее за плечи, повернул к себе и вгляделся в ее серьезное, удивительно красивое лицо:
— Что случилось?
Она молчала. Только глаза ее говорили о чем-то мрачном. В них, словно тени, мелькали недобрые мысли. Вдруг она притянула его к себе, спрятав лицо у него на груди, и обняла его обеими руками. Вытянувшись во всю длину, лежала она перед ним и хриплым голосом бормотала:
— Он был сильнее тебя… Я видела женщину… в таком же положении, что и я… Ты бессилен… И после того, что со мной случилось, ты же не можешь утверждать, что ничего не произошло!…
Виталий положил руку на ее толстые девичьи косы.
— То, что случилось с тобой, случилось по моей воле. Будь я даже всесилен, я бы не мог сказать, что ничего не произошло. — Он наклонился к ней и заговорил тише. — Послушай; однажды мать родила тебя, теперь ты родишься еще раз. Ребенок появляется на свет благодаря матери, женщиной становятся благодаря мужчине — чтобы снова стать матерью и рожать детей… Муки ждут тебя на этом пути, но и счастье, о котором ты еще не знаешь, поэтому моя воля пусть станет твоей, и ты в мужах и в счастье сможешь сказать «это свершилось».
Она подняла голову и взглянула на Виталия. Казалось, его взгляд, встретившись с ее взглядом, с обжигающей силой проникал в ее душу, подчиняя ее себе и почти причиняя боль…
И Ксения вдруг улыбнулась. Что-то в ее душе, о чем она еще не догадывалась, широко распахнуло свои хрустальные двери и встретило эту боль, как встречают короля. И все в ней расцвело и окрасилось в пурпурные цвета.
Она чуть-чуть повернулась, вытянулась на спине и положила голову Виталию на колени. После долгого молчания, все еще улыбаясь, она сказала звонким, удивленным голосом: