Выбрать главу

— Эти ее слова… о тех, кто несет свой крест… Такие люди угодны Богу — они носители жизни, Виталий.

Он остановился; было видно, что и он находится под впечатлением ее слов.

— Абсолютная вера — царство Божие на земле, да, это так, Маргоша. Вот только возможно ли активно действовать при абсолютном доверии к вершителю судеб? Можно ли делать что-то большее, чем просто молиться и утверждать свою веру?.. Мне кажется, нас побуждает только сомнение или боль.

Само собой, у меня нашлись на это возражения; по дороге он живо расправился с ними.

— В одном можно не сомневаться: когда в качестве повода для действия используется вера или суеверие, — бабушка, например, поддерживает с их помощью свое властолюбие, другие прибегают к иным, более благородным предлогам, — за этим всегда стоит чья-то личная судьба, что само по себе ведет к пассивности.

Он снова остановился; в глазах его появился блеск.

— Послушай только, что она говорит: этот народ ждет своих избавителей — и знает, почему ждет их: потому что из всех народов он наиболее подготовлен к избавлению! Стоит однажды поколебать устои веры — и все обернется адом! Не думай, что тогда можно будет помочь половинчатыми решениями — малыми делами, мягкими уговорами! Нет, камня на камне не останется, все могилы будут осквернены… Только один призыв будет в ходу: даешь новое небо и новую землю! И если смирение обернется делом, тогда покорно «несущие свой крест» осознают себя народом великих свершений.

О многом еще говорил он — будто выступал на митинге. И в его голосе, благоговейно дрожавшем от волнения, слышалось и чудилось, как вера без каких бы то ни было промежуточных состояний превращается в деяние и злодеяние, молитва тонет в оглушительном шуме, утешение — в грохоте…

Я все еще вижу иногда, как два старичка идут по деревне, шепча и крича друг другу свои мудрые слова, дополняя друг друга; но я больше не вижу в них Виталия, каким он станет в старости. Я вижу его насильственно распятым на кресте молодости. Если бы собрать вместе все, что есть на земле старого и мудрого, если бы собрались вокруг него все, кто с самыми горячими и возвышенными чувствами эту мудрость отстаивал, Виталия бы это только настроило на иной лад — как ночные разговоры спросонок двух стариков на печке. Но никакие слова уже не избавят Виталия от его креста.

Дневник

Я теперь не знаю почти ничего о том, что происходит в доме; длинные летние дни я провожу у постели Хедвиг.

Бедняжка, совсем было уже выздоровевшая, на моих глазах снова впала в болезненное состояния, точнее сказать, внезапно рухнула в него.

Однако постепенно мне стало ясно, что на это уже были свои причины: должно быть, из уст бабушки уже раздавались намеки и советы, подобные тем, которые она (в день трех берез) осмелилась высказать и мне, когда, сидя на краешке кровати, размышляла о прелестях Громкой, которые могли увлечь Виталия.

Это пробудило в Хедвиг пугающие, бредовые предположения. К тому же она, очевидно, не так поняла бабушку. Да и вообще они редко понимали друг друга. А Хедвиг часто даже хвасталась этим.

Но этого все же недостаточно, чтобы объяснить поведение Виталия. А произошло вот что.

Хедвиг и я мирно сидели у нашего углового окна за шитьем — нашим тайным и потому милым сердцу занятием, — когда с нами через открытое окно поздоровался Виталий; он возвращался с прогулки верхом и держал за руки обоих мальчиков.

— Виталий! — радостно воскликнула Хедвиг. — Мы так редко видим тебя! Если к тому же ты зайдешь к нам, то мы будем вознаграждены вдвойне: получим тебя вместо твоей тени и — дневной свет для работы.

— О, извини!.. — Он отступил в сторону. — Бегите играть в городки, мальчики. Я скоро приду. Но ты, Дитя, не бросай биты, я сделаю это за тебя.

Помедлив, мальчики ушли. Прежде чем удалиться, Петруша, поднявшись на цыпочки, бросил взгляд на детский портрет, висевший над стулом Виги: эта девочка с длинными вьющимися каштановыми волосами всегда смотрела на него так, будто ей очень хотелось поиграть с ним. Своим мальчишеским сердцем он избрал ее тайной невестой. Ему очень жаль, признался мне недавно Петруша, что именно эта девочка существует только на рисунке.

Тем временем в комнату вошел Виталий.

— На дворе жара, а у вас тут удивительно прохладно, как в подвале, — заметил он. — И все же хорошо ли, что вы сидите тут, как прикованные, и строчите!

В ответ Хедвиг молча подняла с колен нашу работу — крохотные детские чепчики, уже почти готовые.