— О, Хедвиг! — Он выглядел почти озадаченным. — Уже… так скоро… — смущенно проговорил он.
— Скоро? — Хедвиг громко рассмеялась. — О чем только думают эти мужчины! Пора готовиться к рождению сына. Пройдет совсем немного времени, и он появится, Виталий, твой замечательный парень, и будет сучить ножками и гулить. Ты счастливчик! К тебе будет тянуться прелестный малыш, тебе он станет что-то лепетать!
Виталий оперся левой рукой о швейную машинку, чепчик свисал с его руки, сжавшейся в кулак. На чепчике еще не было ни лент, ни кружев, и он казался весьма жалким — такие носят дети бедняков.
Виталий, не отрываясь, смотрел на чепчик в своей руке.
Со своего места я не видела его лица, но Хедвиг сидела как раз напротив. Она несколько раз оторвала глаза от шитья, удивленная тем, что он не отвечает. Затем глаза ее, словно не веря самим себе, испуганно расширились.
— Виталий! — быстро окликнула она его, погруженного в свои мысли.
В голосе ее был ужас.
Он пришел в себя, выпрямился и быстро вышел из комнаты.
Хедвиг очень медленно подняла с пола крохотный чепчик, выскользнувший из его руки. И так же медленно, раз за разом, стала разглаживать его. На лбу ее появилась глубокая и резкая вертикальная складка. Закрытые глаза подрагивали, стараясь удержать слезу, но она все же показалась, за ней другая, слезы медленно капали на ее щеки, а она продолжала гладить чепчик, будто с ним обошлись страшно несправедливо.
Но тут к нам в комнату собственной персоной вошла бабушка — принесла ожидавшийся нами рулон батиста и старые, пожелтевшие, но чрезвычайно красивые кружева на выбор.
— Хедвиг!.. Милая Хедвиг! — охрипшим голосом предупредила я, услышав в дверях знакомые шаркающие шаги.
Она сделала невероятное усилие, пытаясь успокоить руки и унять слезы.
К счастью, у бабушки очень плохое зрение.
— Вот, если вы и впрямь намерены заниматься этим докучным делом! Куда проще заказать все готовое! — сказала она, держа в руках принесенные вещи и опускаясь в кресло под портретом ребенка.
— Я сама сшила себе все, что нужно для свадьбы! — мягко сказала Хедвиг. — Старомодно, зато долго не изнашивается — как и старомодные глубокие чувства.
Это прозвучало почти дерзко — вопреки смыслу сказанного. Обмеряя материал, я дрожала, опасаясь какой-нибудь вспышки. И что особенною она тут увидела?
Бабушка зевнула.
— А я с приданым намучилась, — сказала она. — Тогда еще было модно помогать его шить. Но именно тогда, когда ты становишься невестой, и хочется избавиться от всего этого жалкого хлама! От смиренного трудолюбия, от всех этих стародавних обычаев. Наконец-то ты делаешь первый шаг. Выбираешь себе мужа! Совершаешь свой главный поступок в жизни! Господи, каким широким вдруг становится мир! И в этом широком мире ты выбираешь себе самое прекрасное. Именно это и называется «стать невестой»… Кто же в такой момент думает об оборках для белья?
В ее светло-серых глазах блеснуло искреннее недоумение.
— Но это же белье для ребенка! — почти крикнула Хедвиг. Она встала и с силой потянула к себе отмеренные мной куски батиста. На ее щеках пылали розовые пятна.
Судя но всему, бабушка заметила ее волнение. Она жестко сказала:
— Это шитье совсем не для вас, оно бередит старые раны. — Сразу после этих слов она, сидя в кресле, взяла Хедвиг за руки; на правой блестели два обручальных кольца. — Вига, милая, послушайте: ваш ребенок умер, другой, быть может, останется жить, но от жизненных невзгод никого нельзя уберечь. Да, ребенку можно нашить распашонок, шапочек, пеленок, пришить к ним оборочки, украсить кружевами… Да, это в наших силах, но и только… В этом и заключается наша трагедия, Вига, трагедия матерей.
— О, можно сделать больше! Я бы смогла! Останься жить моя милая малышка — я бы все смогла! Но дело в том, что ребенок должен быть твоим собственным, этот же… этот… — Усилием воли она заставила себя замолчать.
— Один Бог знает, что идет нам на пользу, — строго изрекла бабушка, но Хедвиг горячо возразила:
— Нет, нет, бабушка, не один только Бог, но и мать тоже. Она отлично знает, что приносит пользу. Нет! Нельзя вечно следовать этому жалкому учению: смиряйся, ни во что не вмешивайся, принимай все как есть. Да нет же, черт возьми, нужно действовать! Не покоряться судьбе! Помешать Богу, схватить его за руку! Могу поспорить: такое наше поведение понравилось бы ему гораздо больше!
Хедвиг почти не владела собой.
Бабушка искоса взглянула на нее: ей, по крайней мере, такая позиция нравилась — об этом говорил свет, блеснувший в глубине ее светло-серых глаз. Казалось, слова Хедвиг раззадорили и растревожили ее — так оставшийся в памяти сигнал трубы раззадоривает старого боевого коня. Тем не менее она сказала: