– Как он? – спросила Татевик.
– Останься со мной, – сказал Левон.
На улице – шумела жизнь, люди. Они смешались с толпой, и улица поглотила их, словно хлеб, мороженое или папиросный дым.
12
Прошлое схоже со старой мельницей, есть вода и жернова, а за годы изрядно накопилось зерна. Достаточно простой встречи, скрещения знакомых ‹…›[2] закрутятся жернова, зерно перемелется в муку, жизнь заполнится шумом прошедших дней.
Позади была школа, старая мельница, они сидели на разбросанных во дворе камнях, были чуть печальны, чуть радостны, какими и хотели кaзаться.
‹…› Xоть бы позвонили, – сказал Левон
– ‹…› ть минут, – предложил Рубен.
Из семнадцати остались только пятеро. Двое не могли прийти – ‹…› значит, пятеро из пятнадцати. 'Белая машина Рубена стояла у тротуара, и водитель тряпкой протирал переднее стекло. Каро женился месяц назад и первым пал жертвой ‹…›
– Ну, Каро, как жена?
– Э… – вздохнул Каро, – заставляет чистить зубы.
– Брюки тоже вроде выглажены.
– И шнурки на ботинках завязаны.
– Каро, уже двадцать лет все хочу спросить, – серьезно говорит Левон, – как ты в школе вечно умудрялся ходить в грязных брюках и ботинках?
– Однажды… – начинает Артак, и крутятся жернова, в воздухе поднимается мелкая пыль воспоминаний.
Карлен повышает голос: он привык, он директор завода.
– Да что это такое? – Он смотрит на часы. – Можно ли ждать иного, если за организацию взялся Левон…
– Взялся бы сам, товарищ директор.
– А кто руководить будет? Вот загнусь – осиротеете. Берегите меня, братцы.
– Всё, больше не ждем никого! – объявляет Рубен. – Решайте, куда пойдем.
– К Акопу. Втискиваются в машину.
– Каро, тебя надолго отпустили?
– Спой, Рубен, а?
Рубен показывает жестом на своего водителя, выразительно пожимает плечами и улыбается.
– Не время. – Потом вдруг совсем серьезно добавил: – А знаете, ребята, мы ничуть не изменились!
Остальные тоже посерьезнели, каждый задумался о своем.
Вот и кладбище.
Они сошли. Кто-то купил цветов. Помолчали, но недолго.
– Акоп – первый из нашего класса, что поспешил отправиться на тот свет, – говорит Каро.
– Вторым будешь ты. За Рубена, как за руководящего товарища, походатайствуют сверху, и он не скоро умрет, а когда умрет, похоронят его в Пантеоне.
– И на меня тоже не рассчитывайте. – произносит Карлен, – меня выдвигают. Левон станет великим писателем. Из одного класса пара кандидатов в Пантеон, неплохо, а?
– Одни мы с тобой в простых могилах, – говорит Каро Артаку.
– А могильщиком кто будет? – смеется кто-то.
– Могильщика пригласим из кинофильма «Гамлет».
Кругом надгробья, ограды, имена мертвых, есть и знакомые имена ‹…› были номера телефонов, адреса ‹…›. Сейчас это просто камни, ‹…› проверять, они ли лежат под могильными камнями, или…
– Памятники здесь другие, чем в городе, – замечает Рубен.
– И стены прочнее ‹…
– Представьте, чep… ‹…›…ет из нынешних семисот тысяч населения одного города никого не останется в живых. Знаешь – семьсот тысяч могил. Поставьте на минуту в рост эту цементно-базальтовую массу… Бр-р, страшно! Сколько земли даром пропадает!
– Прекратите, – сказал Левон, – нашли тему.
– Не вынесла душа поэта! – патетически произнес Каро.
Акоп умер восемь лет назад. Инфаркт. Кто бы подумал? Тихий был, добрый малый, краснел, если слышал брань. Его Медом прозвали. Учителя всегда ставили в пример остальным. Никто не понял, что с ним произошло после школы, но он стал совершенно другим человеком: стал пить, сквернословить, дебоширить дома, уехал куда-то, потом вернулся, перебрался в какую-то деревню, совсем ужаснулся, и вот однажды… За месяц до своей смерти он встретился с Каро. Акоп напился, пустил слезу. Похоронили его на скорую руку, кое-как.
– Богатый памятник и со вкусом, – сказал Рубек, показывая на соседнее надгробье.
– Завтра футбол, поедем? – спросил Артак. На могиле Акопа только металлическая плита,
изъеденная ржавчиной, буквы прочитываются с трудом: «Меграбян Акоп Саркисович, 1930–1959». Левон положил цветы, они казались сиротливыми на этой простой могиле.
– Скинемся ему на камень, – предложил Рубен.
– И в прошлый раз решали, – сказал Левон, – пять лет назад.
Они переглянулись друг с другом, вернее, всмотрелась в себя, как смотрят в колодец, в темноту, потом все снова уставились на могилу Акопа и словно повзрослели…
– Нет, что-то надо делать, стыдно, – сказал Карлен.
Левон подумал, что ничего они не сделают, разойдутся по домам и забудут. Сели кто где, воцарилось молчание.
– Что носы повесили? – сказал Каро. – Если доведется ко мне на могилу прийти, чур, рассказывайте анекдоты, разрешаю заранее.
– Анекдот Агабека, – ввернул Карлен. Это был любимый анекдот Каро, они слышали его раз сто.
Левон вспомнил директора школы, где работала Татевик, и усмехнулся.
– Серьезно, ребята, неудобно, что-то надо сделать! Поставим хоть простой камень, – сказал Рубен. – Левон, займешься?
– Левон соберет деньги и пропьет, – засмеялся Карлен.
– Потом нарочно умрет, чтоб не возвращать, – сказал Каро.
Наконец они ушли. Акоп остался, он будет здесь ждать, ему некуда идти. Со временем все ребята по очереди соберутся здесь, может, старость преобразит их, но ничего, он узнает их. Соберутся всем классом, и впервые будет тишина. Левон сморщился от видения этой неизбежной картины. Каро что-то рассказывал, все смеялись. Когда они успели повзрослеть? Рубен уже начал полнеть, Артак и Каро поседели, Карлен все еще подтянут, но в лице, в глазах усталость и забота.
Давно ли на переменах и после уроков они играли в пуговицы, заменявшие им мелочь, – дома не оставалось пуговиц, брюки закалывались булавками. Давно ли они ходили на рынок и смотрели в волшебный ящик с отверстиями по обе стороны… Чудеса в ящике показывал за пятак мужчина и при этом давал объяснения: «Первый – Лондон, столица Англии. Второй – Багдад, родина хурмы». И наконец: «Танцуют прекрасные девушки Греции! Это смотрите задаром». Их привлекали не девушки Греции, а хурма. Позже Девон побывал во многих странах, в той же Англил, Греции, но самым прекрасным было детское путешествие. Рубен с Карденом шли и о чем-то спорили, Каро и Артак смеялись какому-то очередному анекдоту. Когда они выросли и кто им вернет непрожитые годы детства?
У выхода с кладбища выпили воды из фонтанчика.
– Пока, Акоп.
– Умираю от голода, – сказал Каро. – Жена сказала: «Двадцать рублей забираешь, еще и обед попросишь?»
– Поесть бы где-нибудь, – сказал Артак.
– Едемте на Севан, в «Ахтамар».
Они набились в машину.
– Руб, спой ту песню, помнишь? Очень прошу.
– Сейчас лучше анекдоты, а песни – на Севане.
Все заговорили наперебой, точно стараясь отогнать грустные мысли, навеянные кладбищем.
– Навестим Вагика, – предложил Каро.
Вагик был в психиатрической больнице на Севане.
– Говорят, он вылечился и работает там завхозом.
Что случилось с парнем? Он единственный не голодал в военные годы, отец его был бухгалтером в воинской столовой, мать поварихой. Он носил пальто и коверкотовый костюм, был розовощекий. Как это произошло? Как они, полуголодные и полуголые, смогли выдержать в те трудные годы, а Вагик нет?… Сколько они измывались над ним, обливали одежду чернилами, таскали у него завтраки, тетради!
2
К сожалению, некоторые части страниц оригинала были утрачены. Этим значком обозначены пропуски текста, не полежавшие восстановлению. Если кто-то может помочь в восстановлении текста, сообщите, пожалуйста, об этом на форуме «Альдебарана» – Прим. OCR