Майя неловко кивнула и, пошарив в кармане пиджака, достала свою визитку со всеми номерами телефонов, адресом электронной почты, домашним и рабочим адресами, которую взяла, практически не веря в согласие Орловой. В голове шумело: «Père, вот тут ты оказался неправ! За тридцать лет ты так и не понял, как уговаривать русских! Получилось! Мать твою, она согласилась! И это оказалось так просто! Чуть-чуть доброты, признайся в своей беспомощности – и вот, бери и допрашивай, тащи свою ниточку. Посмотрим теперь, куда она приведёт. А уж мои люди тебя услышат и увидят, куда бы ты ни помчалась».
Договорились перейти на «ты» и условились, что Диана позвонит завтра, когда разберётся с расписанием занятий и встреч перед фестивалем. Вежливо попрощались. Тщетно пытаясь задавить в себе ликование от неожиданной удачи, Верлен легкомысленно отмахнулась от предчувствия надвигающейся опасности, даже не понимая, почему оно возникло.
Между тем, это странное чувство усиливалось. Пробежка по берегу залива, невнятный ужин бутербродами, несколько десятков километров трассы, пролетевших под скоростным байком, – не помогало ничего. Впервые не находя себе места, Верлен задумалась: она – кто? Безопасник с пятнадцатилетним стажем. За всё это время ни единого прокола. И себя, и все свои службы всегда держала под неусыпным и жёстким контролем. Всему и всегда находились объяснения. Но теперь, неприкаянно бродя по своему лофту, Майя пыталась осознать, откуда это ледяное дуновение беды? Или это что-то иное? Но тогда почему ей так тревожно? Почему не покидает ощущение незащищённости и странной пустоты?
Какая-то невнятная тоска, гулкая и неутихающая, металась в душе, опустевшей именно сегодня. Вроде бы Майя уже давно перестала искать и ценить в себе и в других призрачную безупречность, позволяя себе только ощущать строгость и красоту и видеть – немного – чёрно-белых снов. Но тонкая щекотная пряность, мраморные арки длинных пальцев, застывшие на балюстраде в немом крике от пережитой боли, и безоглядная доверчивость танцовщицы – от всего этого сводило лопатки и где-то под сердцем, как под готическим куполом, дышала и взъерошивалась гулкая тишина.
Поёжившись от застрявших при встрече в Петергофе и всё ещё бьющихся в позвоночнике птиц, Верлен решительно села за компьютер. Она привыкла работать до двух – трёх ночи, вставать в шесть и снова и снова, семь дней в неделю, постоянно проверяла улов своей команды в тонкой сети технологий, чтобы не давать ни малейшего шанса никому навредить ей, её семье или клиентам семейного банка. Верлен кликала по приходящим отчётам, фиксировала придуманные и внедрённые ею специальные коды – от нуля до ста – благонадёжности клиентов, безопасности персонала, материальных ресурсов, информации по всему жизненному циклу – от создания до уничтожения, режимов охраны, подбора и расстановки кадров от аналитиков до детективов. Проверяя данные, тщательно заносила коды в специальную программу «Метка», доступную – в отдельных секторах – разным подразделениям, а в целом – только ей, братьям и отцу.
Программа объединяла множество метаданных: о взаимодействиях клиентов – бывших, нынешних и будущих – в финансовых операциях, территории проживания, контактах и кредитных историях родственников, поручителей, деловых партнёров. В «Метке» также фиксировались различные детали, вплоть до особенностей покупок и путешествий. Данные добывались её группой из открытых источников, а также покупались, перехватывались, иногда для их получения использовались программы взлома или специальные наблюдения и исследования. Безусловно, наличие некоторой информации нарушало законы, но такие сведения позволяли обеспечивать максимальную безопасность банковского дела.
Майя не страдала угрызениями совести из-за способов получения нужной ей информации, однако обращалась с данными очень бережно. Именно её вердикты на основании множества компонентов влияли на выдачу кредитов, приобретение оборудования, приём на работу, внешнее наблюдение или немедленное увольнение.
Это была неограниченная власть над судьбами людей и состояний. Человек непосвящённый, наблюдая со стороны, мог бы подумать, что Верлен давно стала или машиной, или Богом: невероятная скорость пальцев и абсолютно спокойное лицо при перечёркивании чьих-то надежд или, наоборот, одобрении неограниченного доступа в хранилище банка были похожи на жонглирование россыпью звёзд, сдерживание солнечных бурь и сдувание одним выдохом метеорных потоков. И только сама Майя, ежеминутно принимая решения, чувствовала себя воздухом, скользящим сквозь щёлкающие паруса, канаты, над палубой и вокруг киля, тщательно контролируя силу движения, зная, что в любой момент может превратиться в гибельный шторм или в не менее смертельный штиль.