– Это тебе не танцы. – Негромко сказал Кост и задел локтем торчащую рукоять управления правым прожектором. Тот со зловещим скрипом повернулся вокруг своей оси, хрустнул и повис на кабеле, хаотично скользя лучом по зрительному залу.
– Это что такое, Костэн?! – Хлопнул ладонями себя по коленям Чен. – В каком состоянии у тебя оборудование? Ты до сих пор не протрезвел?
– Это – материализовавшаяся обида одного неудачника. – Холодно сказал Рик. – Поднадзорный сбежал, напиться не получилось, а похмелье осталось.
– Жестоко. – Сказал Боцу, натягивая холст для забивающего гвозди Хо-шена.
– Сегодня ты спишь в гостинице! – Кост прыгнул со своего места вниз и полез по приставной лесенке к упавшему прожектору.
– Может, подаришь мне наручники? – Прищурился принц. – Со стразиками. И кожаный хлыст. Поиграем в тюремщика и преступника. Невероятно эротично. Сладенький, ты согласен?
– Парни, перестаньте! – Спокойно сказала Лиэн. – Не забывайте, здесь – ребенок.
– Ребенок… Сказал бы я про него… – Кост приподнял прожектор, осматривая крепление.
– Только попробуй. – Выпрямился Хо-шен. – И Чену придется искать другого электрика!
– Начинайте без освещения. – Устало сказал Чен. – Кост, закрой рот. Здесь командую я. Если тебе что-то не нравится в Рике, можешь вернуться туда, откуда приехал.
– Если он вернется, некий известный пастух со своими телятами покажутся ему столичными жителями.
– Рик! Прекрати над ним издеваться! Начинай!
– Уже прекращать или еще не начинать?
Юши поднял на раздраженного Рика свои светящиеся глаза и покачал головой.
Принц сразу успокоился и сел на скамейку, которую вечером заменит лавочка. В его руках оказался закрытый черный зонт. Поставив острие между ногами, он вздохнул. Его лицо отразило внутреннее смятение и печаль. Застывшие внизу люди увидели совершенно другого человека: неуверенного в себе и окружающем мире юношу. Подняв к небу грустные глаза, он вытянул руку ладонью вверх.
– Осень… – Тихо сказал он. – Снова моросит дождь. Погода плачет, словно моя душа. Быть может, кто-то скажет, что моя боль – всего лишь удар по самолюбию… Возможно, с позиций древнего философа, закопавшегося в свои трактаты, так оно и есть. Кто я для Вселенной? Всего лишь гаснущая искра, которой не удалось разжечь огонь любви. Странно… – Он поднялся и сделал пару шагов, раскрывая над собой зонт. – Чем я хуже того, к кому она решила прислониться своей пушистой головкой? Разве он любит ее так, как люблю я? Хотя… – Зонт опустился и коснулся отставленной ноги. – Он всегда хорошо одет и производит впечатление обеспеченного человека. Но разве она не видит, как его взгляд липнет к ее телу? Нет… конечно же нет. Наивная бабочка, расправляющая свои яркие крылышки перед прожорливой птицей! То, что он смотрит, еще не значит, что готов делиться радостью, как все время делал я. – Рик смахнул пальцами скатившуюся по щеке слезу. – Да… Я – всего лишь цветок, приросший корнями к земле. Возможно, мое лицо внушает ей симпатию… Но только птица может вознести бабочку к небу. – Он сложил зонт и снова сел на лавку, положив ладони на изогнутую ручку. – Цветы одаривают бабочек всем, что имеют. А птицы их едят. Но почему же эти прекрасные и неразумные создания всегда выбирают боль, утверждая, что счастливы? Разве смысл жизни состоит в том, чтобы, стремясь к небу, падать в грязь? Или все женщины – пустые, безрассудные бабочки, берущие пример со своих несчастных матерей? Дождь… ты оплакиваешь не только мое первое чувство. Тебе тоже их жалко… Пестрые, кружащиеся в солнечных лучах, словно падающие с деревьев листья. Как же короток их золотой век! День, другой… и оторванные крылья уносит с собой холодный ветер, оставляя земле растерзанное, беззащитное существо. – Рик повернул голову и рассеянным взглядом посмотрел в ту сторону, где появилась Кармель. – Вот идет еще одна… Духи! Вы не дали этому существу радужных крыльев. Те, что окутывают ее плащом, похожи на пыльную и линялую ткань. Кто она? Ночной мотылек? Нет… скорее, никчемная моль, которую так и хочется раздавить пальцем.
Он замолчал и отвернулся, надеясь, что бредущая в сумерках девушка пройдет мимо. Но та, остановившись у лавки, тихо спросила:
– Извините… Если присяду с краю, не буду Вам мешать?
Рик повернул голову.
– Да. – Одно плечо слегка поднялось и опустилось. – Конечно, садитесь.
Спектакль шел своим чередом. Рик и Кармель играли роли, перевоплотившись в персонажей пьесы. И никто, даже Чен, не смели их прервать. В зале стояла тишина. Все артисты "Поющего тростника" уселись перед сценой и, не отрывая глаз, наблюдали за разворачивающейся перед их глазами драмой замкнутых в своем мире мужчины и женщины.