«Навязал монстра, — читаю мысль Тима. — Сейчас он в остром приступе откровенности. Такие полезные сведения… Что делать? Все ценное я уже уловил» (пересказ этого ценного).
— Заткни его.
«Смеешься. Кстати, он мне указал съедобного слизня. Похож вкусом на солоноватое желе».
— Приятного аппетита. Двигайтесь-ка к плато.
— Ага, — говорит Тим. — Ладно.
Отключаюсь. Ощупываю себя, поправляю бронежилет. Весьма потрепанная штука. Потертости, починенная петля. В пистолет ставлю новую обойму. Застегиваю шлем и зову Аргусов на совещание. Но шлем молчит, и я дремлю вполглаза. Мне хорошо. Мерно — вверх и вниз — покачивается скарп. То опускаются, то поднимаются верхушки деревьев — в белых цветах, крупных, как суповые тарелки. Над ними вьются какие-то, с гудящими крылышками.
…Небо белеет. Солнце уходит за скалы. Взлетают сумеречные летающие штучки, те самые, что крутятся возле нашего дома. Но есть такие — во сне не снились. Кто их родил?… Какая такая мама?…
А необыкновенно фотогеничны. Эх, ловить бы их на матовое стекло камеры. Это такое наслаждение, такая трудность…
Работая с Тимом, я все больше увлекался фотосъемкой. В доме лежали мои альбомы. Бывает, раскрываешь и вытаскиваешь одно фото за другим. И под прибором зверье оживает, шевелится, кричит…
…Вспыхнули звезды и колесики галактик. Вон «Персей» — идет к Люциферу по инерции. Что это со звездами? А, Ники двинулся. Он вышел из деревьев, пристроился в хвост серебристой машины. Мы идем за нею, словно тень. Молодец!
За этой серебристой машиной вошли мы в расселину, рядом с ней повисли у шлюзов круглого входа, за ней прошли коридор.
Он циклопически огромен, с крутым уклоном вниз. По потолку его тянется светящаяся широкая полоса. Видны швы облицовочных плит. Я нажал кнопку прожектора: в его свете зеркально вспыхнул скарп-проводник. Я увидел дремлющего в кресле узкого в плечах мужчину. Тело испускало слабые волны. Голова его в белом огромном шлеме, словно гриб, сонно качается на тонкой ножке шеи. Рассматриваю человека-гриба. Он чем-то знаком. Кто он? Зачем ему этот до идиотизма огромный шлем? Сонное его тело — слабое, раскисшее.
Путь кончился в широком зале. В нем бегают роботы типа Ники: одни принимают машины, другие моют их или торчат в кабинах, выверяя механизмы.
Человек из скарпа-проводника вышел, сонно прищурился из-под козырька шлема.
Первым, звеня сочленениями, вылез Ники. За ним спрыгнул я. Вдруг человек побежал ко мне. На бегу стянул шлем. Его волосы вздыбил сквозняк, его нос и подбородок сходились друг с другом, словно щипцы. «Я — Штарк, Штарк, Штарк, — сигналил его мозг. — Ты узнаешь меня? Я — Штарк».
Я онемел от неприятного удивления.
— Аргус, добрались-таки? — крикнул Штарк и надел каску погасив свой мозг. — Все же намерен мешать?
Голос его резкий, сильный, звенящий. Молодой голос. Подбежав, он схватил мою руку своими обеими и стал ее трясти. Он смеялся, высоко закинув голову.
Опустил мою руку. Я смотрел на Штарка. Ощущение шильности его черт сменилось другим. Режущее было в его лице, острое, воронье: синеватая чернота волос, нос клювом, белые веки, предельно бойкие глаза.
Человек с вороньим лицом — так я прочитал его.
— Именем Закона… — начал я и потянул руку к его плечу, готовясь договорить формулу, сказать те слова, что тяжелее камня и менять которые никому не дано…
«Подожди! — сказали мне Голоса. — А знания? Ты взял их?»
— Стоп! — перебил меня Штарк с удивительной быстротой. — Это еще успеется. Я вас ждал, хотел увидеть. Да, да, я хотел, и знаете почему? Я, роботы — все лица тривиальные и обыденные, а вот Аргуса видел один из миллионов — так мне сказала статистика. В общение с ним вступает один из тысячи миллионов. Такое соотношение. Я — двукратный счастливчик, а вы — именем Закона. Смешно. Вам сколько лет, мой судья?… Тридцать? А вы молодец, вы умеете драться. Надо же, оглядываюсь назад — а за спиной Правосудие. Вы имеете право судить? Да? Но как это вы от моей ракеты не увернулись?
«Слушай, слушай его, бери, бери Знание», — шептали мне Аргусы. «Хорошо, братья, я возьму его».
— Как вы нашли то место в лесу? — не унимался Штарк. — Не правда ли, очень красивое? Вы почесываетесь? Дикое количество кусающихся в том месте, тучи.
— Так вот ты какой, Штарк. Каску, каску снимите.
— Так вот вы какой, Звездный Аргус. Нет, каску я не сниму. Два кило свинца на голове ношу из-за вас. Не сниму, нет. Цените!
— Что же, шея укрепится.
— Верно. А-а, Красный Ящик? Он с вами?
— В том доме, который вы жгли.
— Знаете, с вами мне как-то не везет, — вдруг засмеялся Штарк. — Я летал сегодня туда, сами понимаете. И что же? Угодил не в дом, а в горючее, в баки, дом только закоптился. А вы красавец — жилет, каска. И не таращите, не таращите на меня ваши прекрасные глаза, ноги подкашиваются.
Штарк опять засмеялся и потер ладонь о ладонь.
— Но к делу. Итак, комната вам приготовлена: сейчас вверх и прямо по коридору. Ждем вас, как видите. О-о, мы не такие простофили, уверяю вас… Слизней у нас есть не придется, бегать от них — тоже.
Болтая Штарк тут же давал приказы роботам. Послал ремонтных — к нашему скарпу. Отрядил встречного — к Тиму.
Ники подозрительный и настороженный, вращал башенку. Стальное веко его лазера дрожало, готовое открыться.
— Весь в хозяина, — смеялся Штарк. — А за меня не бойтесь, Аргус, я не сбегу. Зачем? Куда? К тому же у меня есть серьезное подозрение, что мы с вами еще поладим.
В самом деле, куда он уйдет от меня?
А мне надо отдохнуть, поесть как следует. И решить, что делать дальше. Отдаться силе, несущей меня?… Проверить ее?… Продумать, как взять этот урок жизни, внести его в кладовую Аргусов?… Так и сделать.
И началась эта ночь — долгая и тяжелая.
— Бросьте-ка это, — советовал мне Штарк. — Пока не поздно. Я ведь плохого вам не желаю, вы мне интересны. Подумаешь — планету переделываю… Ерундят они там в Совете, а вы у них на веревочке, — говорил он. — И мне мешаете, и время теряете. А оно, заметьте, не возвращается… Идите сначала вверх, затем прямо по коридору.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧЕЛОВЕК С ВОРОНЬИМ ЛИЦОМ
1
Комната Гленна ничего мне не дала: там склад вещей погибших колонистов (хотя на дверях и табличка «Т. Гленн»). Аккуратно устроено — полки, гнездышки, таблички: «Т. Гленн», «Е. Крафт», «А. Селиверстов», всего десять человек. Одни колонисты умерли от болезней, другие убиты медузами. Но вещи их остались — долгоживущие вещи.
Вот ружье Гленна, вот сломанный фоторобот на суставчатых ножках, тоже его. Одежда, пахнущая плесенью. Бритвенные принадлежности — первая, увиденная мною за жизнь, опасная бритва с тонким, широким лезвием. Из всего найденного это наиболее личная вещь Гленна, выкопанная им в семейных вещевых залежах. Синие отсветы лезвия нарисовали мне Гленна.
Я видел человека, уверенного в себе. Этот человек (по словам Тима, гениальный) носил вот тот свободный костюм по праздникам, этот широкий комбинезон на работе. А если он выходил в джунгли, то надевал легкий скафандр: он не любил стеснять себя и, конечно, не мог придумать на Люцифере подземную жизнь. Толстый (96 килограммов), веселый, сильный, он верил именно в биологическую цивилизацию.
С неисчерпаемым добродушием толстого и здорового человека Гленн мог терпеть неудобства Люцифера. Но его мясистая мудрость уперлась в четкую сухость Штарка. Правоту Гленна могло подтвердить время. Правота Штарка?… Достаточно было побегать взапуски с загравом, прятаться от оранжевого слизня или прилипнуть к свисающей с дерева ловушке манты.
Или убегать от медузы, прыщущей ядом.
Или вернуться и обнаружить, что дом начисто съеден плесенью.
Правота Штарка — это чистый воздух, душ, вечерний покой — сразу. (Гленн же говорил о смене поколений.) Итак, Гленн и Штарк, порыв сердца и точный расчет.