— Меня зовут Эндри, я только что переплыл пролив на «Буйной пташке».
— Я Уоллес, просто иногда играю здесь.
— В море был?
— Да, недавно с борта корабля, направлявшегося в Лейсер. Бури потопили мое последнее судно, но мы находились недалеко от побережья, вот так я попал сюда. Жив, но денег мало.
— Ну, если ты жив, давай-ка что-нибудь сыграем.
Эндри вынул маленькую флейту из-за пояса и начал играть джигу. Уоллес не знал этой мелодии, но понимал, что надо делать. Подыгрывать было несложно. Уоллес остался доволен собой. Он чувствовал: все идет как надо. Он выглядел заправским уличным музыкантом.
В течение трех часов Эндри и Уоллеса выкинули из пяти таверн. Во второй Эндри ухитрился украсть кувшин, но в нем оказалось лечебное чесночное вино «Крем Матери Антвурцель». Эндри почти полностью выпил его по пути к третьей таверне. Перед тем как войти, Уоллес сделал последний глоток. Трактирщик не упустил случая пошутить насчет запаха изо рта у Эндри, и охранники с дубинками вытолкали их вон.
Этим вечером дела шли плохо. Эндри потерял два украденных покрывала, продал третье за две пинты сэнди и одолжил два серебряных нобля Уоллесу, который, в свою очередь, дал их проститутке. Она же вылезла из окна комнаты и исчезла в ночи быстрее, чем Уоллес и его друг успели что-либо сообразить. Со временем их единственным желанием стала хоть какая-то крыша над головой, где можно было бы зарыться в кучу старых тряпок. Эндри учил Уоллеса своей любимой песне об Альберине, когда они бродяжничали, поддерживая друг друга:
Черная тень, внезапно возникшая из темноты, сбила Эндри с ног. Ее колено оказалось на животе Эндри, а нечеловечески сильные холодные руки сжали мертвой хваткой. В воздухе разнесся запах крови, гниения, плесени и резкий запах пота. Но все, что могли слышать жители соседних домов — это отзвуки последнего куплета какой-то песенки, исполняемой на альберинском диалекте. Уоллес прижался к стене, оцепенев от страха.
Вдруг Эндри вырвался. Тень отшатнулась от него.
— Эй! Я не могу есть это! — прошипел женский голос по-диомедански, но с абсолютно незнакомым акцентом.
— Почему же? — спросил кто-то поблизости молодым голосом безо всякого акцента.
— Грязный, скользкий, волосатый, вонючий!
— Я тоже такой, — с надеждой произнес Уоллес.
— Уступаю его тебе, — заявил жуткий призрак своему спутнику.
— Может быть, поешь, если я вытру ему шею? — предложил второй.
— Нет! Он пахнет дерьмом фермера, наевшегося чеснока, и… как называется это, которое вымачивают в вине, а потом готовят?
— Маринад, — ляпнул Уоллес, прежде чем успел подумать.
— Он замаринован!
— Что за чушь, — прохрипел Эндри.
— Ты, заткнись! — крикнул призрак, хватая его за грудки.
— А как насчет того, что пожирнее? — поинтересовался второй.
Женщина-призрак повернулась к Уоллесу, уперев руки в бока. Ее глаза и клыки мерцали голубоватым светом. Но вдруг она покачала головой:
— Э! Если это его дружок, он такой же грязный!
— Ты отпустишь их обоих? — воскликнул юноша, очевидно, удивленный.
— Ну, пить его кровь… противно.
Она отвернулась от Уоллеса и снова взглянула на Эндри.
— Ну так, э-э, уважаемый… уважаемая… можно нам, э-э, идти? — спросил Уоллес, не зная, что говорить. — Кажется, вас не мучает жажда.
Мерцающие глаза перевели взгляд на него. Уоллес прикрыл руками горло, но женщина снова покачала головой: — Аппетит пропал после такого запаха!
К тому времени как Эндри отдышался и смог сесть, призрак и его спутник беззвучно растворились в темноте плохо освещенных улиц. У Уоллеса было ощущение, похожее на то, когда над твоей головой пролетает арбалетный болт, срезав несколько волосков.
— Эндри, ты… живой? — прошептал Уоллес, подползая к нему.
— Ну да, наверно.
— Что это было?
— А какие есть предположения?
Цепляясь на стену, они поднялись, прошли, шатаясь, несколько сотен ярдов и оказались на аллее. Она закончилась тупиком. Они снова прошли немного, затем Эндри повернулся, сделал пару шагов назад и упал на колени.
— Это парусина, — объявил он. — Гнилая парусина.
— Корабля-то нет, — ответил Уоллес.
— Я имею в виду, спать-то хорошо.
— А если дождь?
— Взгляни на небо. Звезды.
Уоллес посмотрел наверх, потерял равновесие и упал. Тогда он решил немного отдохнуть, а потом подползти к парусине. Вместо этого к нему подполз Эндри:
— Проснись, простудишься.
— Отвали, — пробормотал Уоллес.
Эндри попытался затащить друга на кучу парусины, но Уоллес оказался слишком тяжелым. Тогда Эндри взял лиру и пополз обратно.
— Эй, у меня твоя лира, — позвал он. — Давай сюда.
— Присмотри за ней, — ответил Уоллес, не просыпаясь до конца.
Сыграв несколько нот, Эндри начал было песню «Город Альберин», но потом решил не делать этого: последний раз, когда он исполнял ее, появились некие существа, пившие кровь. Эндри потрогал ребра, и снова уселся на парусину.
— Знаешь, Уоллес, тебе как моряку цена две пинты, — произнес он.
— Присмотри за моей лирой, — ответил Уоллес.
— Слушай. У тебя есть дом?
— Присмотри за моей лирой, — снова пробормотал Уоллес.
— Я имею в виду, мы могли бы пойти к тебе домой и поспать под крышей.
— Присмотри за моей лирой, — пробурчал Уоллес, не желая об этом говорить.
— Знаешь, Уоллес, ты хреновый бард, ты можешь сыграть лишь пару мелодий на своей штуковине.
«Девяносто серебряных монет за один урок игры на сладкоголосой лире, и вот так, значит», — подумал он, но ответил:
— Присмотри за моей лирой.
Внезапно где-то рядом раздался крик, послышался топот убегающего человека. Кто бы это ни был, он приближался.
— Женщина, — пренебрежительно сказал Эндри.
— Присмотри за моей лирой, — сказал Уоллес, засыпая.
Кто-то промчался мимо их аллеи, затем вернулся и забежал на нее, споткнувшись об Уоллеса, Эндри и кучу парусины. Эндри ощутил едва уловимый запах ароматного мыла и услышал неровное, сбившееся дыхание женщины, силы которой были на исходе.
Увы, ее преследователи почти настигли ее. Они видели, как женщина свернула в аллею. Ее шансы ускользнуть таяли на глазах. Она перелезла через Уоллеса, протиснулась мимо Эндри, и обнаружила, что оказалась в тупике. Женщина замерла в нерешительности. Но она не собиралась сдаваться без боя, и прошептала заклинание огня, сложив руки. Но она ошиблась. Ее магия подействовала лишь на кучу парусины.
Эндри вскочил, главным образом, из-за того, что парусина вокруг него заполыхала пламенем. Огонь осветил пятерых крепких мужчин, окруживших женщину и прижавших ее к земле. Уоллес встал на колени. Эндри услышал треск разрываемой одежды и увидел мелькнувшие бледные ноги и яркий блеск ножей.
— Эй, что за рыцари тут собрались? — громко спросил Эндри по-диомедански. На него никто не обратил внимания.
Он махнул Уоллесу лирой. На этот раз пятеро удивленно посмотрели на них. Их жертва тоже. Повисла тишина.
— Присмотри за моей лирой, — дрожащим голосом произнес Уоллес за спиной у Эндри.
— Знаете, все это не очень-то хорошо, — продолжал Эндри. — Если вы обидите женщину, будете иметь дело с нами.
— Заберите их, — прогремело из конца аллеи. Откуда-то выскочили две огромных тени.
Недолго раздумывая, Эндри выхватил из-под кучи горящей парусины топор и завертел им в воздухе. К несчастью, рукоять оказалась под воздействием заклинания женщины: именно она загорелась первой, а оттуда пламя перекинулось на парусину. Топор пролетел мимо главаря, но воткнулся в его сообщника, при этом рукоять отвалилась. Эндри ударил по голове ближайшего мужчину, затем ударил другого лирой, сломав ее о голову противника.
— Ну, давай, давай же! — орал Эндри. — Что, уже в штаны наделали, мать вашу!