Ходили слухи, что пьесу могут запретить после премьеры. Несколько неистовых молодых людей, протестующих против такой возможности, умудрились и впрямь расстроить представление, которое они пришли поддержать. Взрывы праздничных хлопушек наполнили театр едким дымом, вспыхнули так и не размотанные гирлянды розовой и зеленой туалетной бумаги, и зрителей срочно эвакуировали. Джулия заявила, что умирает от разочарования и жажды. Знаменитое бродвейское кафе по соседству с театром оказалось безнадежно переполненным, и в «сиянии и блеске райского упрощения нравов» (как писал R. в другой связи) наш Персон увлек девушку к себе домой. Опрометчиво он спросил себя, после того как слишком страстный поцелуй в такси заставил его пролить несколько пламенных капель нетерпения, — не разочарует ли он ожиданий Джулии, совращенной R., по словам Фила, в тринадцатилетнем возрасте, в самом начале несчастного брака ее матери.
Холостяцкая квартира, которую Хью снимал в восточной части 65-й улицы, была найдена для него издательством. Как оказалось, именно в ней Джулия несколько лет назад навещала одного из лучших своих любовников. У нее хватило такта промолчать, но призрак того, чья гибель на далекой войне произвела на нее сильное впечатление, выходил из уборной, открывал дверцу холодильника и вмешивался так странно в предстоящую затею, что она отказалась расстегивать крючки и ложиться в постель. Естественно, после некоторой проволочки капризница сдалась и вскоре стала помогать большому Хью в его неуклюжем натиске. Однако, как только все кончилось, слишком быстро, и Хью с наигранной живостью отправился за выпивкой, образ загорелого Джимми Мейджора с белыми ягодицами опять заслонил убогую действительность. Она заметила, что в ближнем зеркале, при взгляде на него с кровати, отражался тот же натюрморт: апельсины на деревянном блюде, как это было в считанные, как лепестки, обреченные деньки Джима, большого любителя терпких цитрусовых услад. Она огорчилась, когда, приглядевшись, обнаружила причину этой галлюцинации в складках своей яркой блузки, брошенной на спинку стула.
Отменив следующее свидание, Джулия вскоре уехала в Европу. В жизни Персона от этого приключения ничего не осталось — только бледное пятно помады на салфетке и романтическое воспоминание о близости с возлюбленной знаменитого писателя. Время, впрочем, по-своему распорядится этими вещами и еще добавит новую краску к данному эпизоду. Дальше мы видим обрывок газеты La Stampa и пустую бутылку из-под вина. Большую строительную площадку.
12
Большая строительная площадка в окрестностях Витта загромождала и портила склон холма, на котором, как ему сказали, он найдет виллу «Настя». В непосредственной близости от нее кое-что было уже приведено в порядок, формируя островок покоя среди грохочущего и лязгающего пустыря, его бульдозеров и глины. Даже светился модный «бутик» среди лавочек, выстроившихся вокруг площади, в центре которой, под недавно посаженной молодой рябиной, уже успел накопиться мусор — обрывок итальянской газеты и пустая бутылка из-под вина. Персон сбился с пути, но женщина, продававшая яблоки в одной из лавок, подсказала ему дорогу. Большой белый чересчур ласковый пес затеял неприятный обыск, забежав к нему со спины, но был отозван хозяйкой.
Он шел крутой заасфальтированной улочкой, по одной стороне которой тянулась белая стена с верхушками елей и пихт за ней. Решетчатая дверь в стене вела в какой-то лагерь или школу. Крики играющих детей долетали до него, и перелетевший через стену волан приземлился у его ног. Он проигнорировал его, не принадлежа к тому типу людей, что подбирают вещи для незнакомцев: перчатку, прыгающую монету.
Чуть дальше лакуна в каменной стене открыла перед ним лестницу и вход в беленое бунгало с названием вилла «Настя», написанным курсивом. Как это нередко случалось в прозе R., «никто не ответил на звонок». Хью заметил еще череду ступеней сбоку от крыльца, сбегающих вниз (после всего этого нелепого подъема!), в удушливую тень самшита. Они обогнули дом и привели его в сад. Зашитый досками недостроенный плавательный бассейн примыкал к небольшому лугу, в центре которого дородная дама средних лет, с лоснящимися от крема розовыми воспаленными руками, загорала в шезлонге. Экземпляр, несомненно, тех же самых «Силуэтов» в мягкой обложке, со сложенным письмом (мы подумали, было бы правильно, если бы наш Персон его не узнал) в роли закладки, покоился на закрытом купальнике, в который был втиснут основной объем дамы.
Мадам Шарль Шамар, в девичестве Анастасия Петровна Потапова (весьма почтенная фамилия, которую покойный супруг переиначил в Потапоф), была дочерью богатого скотопромышленника, бежавшего с семьей в Англию из Рязани через Харбин и Цейлон после большевистского переворота. Ей было не впервой развлекать очередного молодого человека, обманутого Армандой в лучших его ожиданиях, но в новом воздыхателе, похожем на коммивояжера, было что-то такое (твой темный гений, Персон!), что озадачило и насторожило мадам Шамар. Ей нравилось, когда люди вписываются в ее представления о должном. Молодой швейцарец, с которым Арманда каталась сейчас на лыжах среди вечных снегов высоко над Виттом, вписывался. Вписывались и близнецы Блейки. А также сын горнолыжного инструктора, золотоволосый Жак, чемпион по бобслею. Но мой нескладный и сумрачный Хью Персон, с его нелепым галстуком, приблизительно подобранным к дешевой белой рубашке и невозможному каштановому костюму, не принадлежал к ее привычному миру. Услышав, что Арманда где-то развлекается и, возможно, не вернется домой к чаю, он не потрудился скрыть неудовольствие и удивление. Стоял, потирая щеку. Изнанка его тирольской шляпы темнела от пота. Получила ли Арманда его письмо?
Мадам Шамар ответила безразлично-отрицательно, хотя могла бы свериться с красноречивой закладкой, но из инстинктивного материнского благоразумия воздержалась. Вместо этого она затолкнула книгу в пляжную сумку. Машинально Хью упомянул о своем визите к автору.
— Он живет, я слышала, где-то здесь, в Швейцарии?
— Да, в Диблоне, около Версе.
— Диблон напоминает мне русское слово «яблоня». Хороший ли у него дом?
— Вообще-то, мы встречались в Версе, в гостинице, а не у него дома. Говорят, что большой и старомодный. Конечно, дом всегда переполнен его, как это сказать, фривольными гостями. Подожду немного и пойду.
Он отказался снять пиджак и сесть в шезлонг рядом с мадам Шамар. Объяснил, что избыток солнца вызывает у него головокружения. «Alors allons dans la maison»[12], - сказала она, прилежно переводя с русского. Видя усилия, предпринимаемые ею, чтобы встать, Хью хотел прийти на помощь, но мадам Шамар твердо велела ему оставаться на месте, чтобы физическое приближение не оказалось «психологическим барьером». Ее тяжелое тело могло быть поднято одним целенаправленным рывком; чтобы совершить его, надо было сконцентрироваться на попытке обмануть силу тяготения, уловив тот момент, когда что-то включалось внутри и происходил необходимый толчок, наподобие задержанного и разрешившегося взрывом чихания. Она все еще неподвижно полулежала в шезлонге, как в засаде, с испариной на лоснящейся груди и над лиловыми дугами как будто пастелью написанных бровей.
— Сидите, ради бога, — сказал Хью, — я с удовольствием подожду под деревом, в тени, — без тени я пропаду. Никогда не думал, что в горах может быть так жарко.
Но тут все тело мадам Шамар так дернулось, что деревянная рама шезлонга издала почти человеческий крик. В следующее мгновение она приняла сидячее положение, двумя ногами упершись в землю.
— Всё в порядке, — объявила она и поднялась, теперь облаченная в яркую махровую простыню, с внезапностью чудесной метаморфозы. — Пойдемте, я угощу вас холодным напитком и покажу свои альбомы.