— Софена!
И бросилась к подруге.
Софена стояла бледная, неподвижная, в нелепой позе: широко расставив ноги, прижав к бокам локти и чуть разведя руки в стороны; пальцы ее то сжимались, то разжимались, грудь мелко тряслась, словно в беззвучном рыдании.
Эгрей сидел на скамье и с усилием моргал. На его скуле горело красное пятно. Затем он поднял голову, посмотрел на Софену и улыбнулся.
— Вы изволите меня вызвать? — спросил он подрагивающим голосом.
— Изволю, — ответила она.
— Погодите. — Аббана бросилась между ними и обняла Софену за плечи. — Что вы делаете?
— Извольте отойти, — задыхаясь, проговорила Софена. — Я вызываю этого господина, потому что он... подлец.
— Точнее, самец, — сказал Эгрей. Он быстро приходил в себя. — Самец-подлец. Кстати, неплохая рифма для стихотворения. Советую записать.
Софена метнулась к своему врагу, но Аббана удержала ее.
— Хватит! — решительно произнесла Аббана. — Что происходит?
— Я же сказала, — сквозь зубы процедила Софена, — я изволю вызвать этого господина.
— А я охотно принимаю. — Эгрей улыбался с видимым спокойствием, только в глубине его глаз сидела угрюмая тоска. — Не вмешивайся, Аббана. Ты не можешь остановить нас.
— Но как ты... Ведь она — женщина! — Аббана вертелась от одного противника к другому.
— Именно поэтому я и дерусь, — сказала Софена. — Я ничем не хуже его! Я... его ненавижу!
— Мне это льстит, — заявил Эгрей. — Кроме того, я хотел бы подчеркнуть, что моя трактовка полезности поэзии никоим образом не связана с презрительным отношением к лицам противоположного пола. Поэтому я почтительнейше прошу вас, дорогая Аббана, оказать мне честь и принять на себя обязанности моего секунданта
— Что здесь творится? — спросил Гальен, подхода следом за Эмери. — Никак мордобой?
Он пристально глянул на Эгрея, однако тот ничуть не смутился.
— Мы с госпожой Софеной никогда не опустились бы до... э... как вы выразились?
— Мордобой, — повторил Гальен. — Не паясничай, Эгрей.
— Я вызываю! Я вызываю этого господина! — повторяла Софена. — И прошу вас, господин Гальен, быть моим свидетелем.
Гальен переглянулся с Аббаной.
— Они что, серьезно?
— Ты видел, как она ему по скуле съездила? — отозвалась Аббана. — По-моему, серьезней некуда.
— Но ведь это абсурд!
— Не знаю, — сказала Аббана. — Я согласилась. Соглашайся и ты. Они все равно найдут способ выяснить отношения.
— Мы должны их помирить, — сказал Гальен.
— Это входит в обязанности секундантов, — машинально проговорила Аббана. И вдруг она осознала, что лишь очень смутно, в самых общих чертах знакома с правилами проведения поединков. А ведь важна каждая деталь.
«Неужели это происходит на самом деле? — подумала она. — И от меня, от моих знаний, от моих решений будет зависеть жизнь двух человек!»
— Что-то мне, братцы, страшно, — призналась Аббана.
Софена смерила ее презрительным взором.
— А мне — нет, — заявила она. — Я желаю, чтобы вы госпожа Аббана, выработали соглашение с моим секундантом. Завтра мы с господином Эгреем ждем вашего решения.
— На рассвете, — добавил Эгрей.
Он поцеловал Аббану в щеку и ушел танцующей походкой.
Софена посмотрела на подругу так, словно та заразилась опасной болезнью.
— Надеюсь, вы не разочаруете меня, госпожа Аббана, — холодно произнесла она. — Жду на рассвете.
Она вырвалась от Аббаны, которая пыталась удержать ее, чтобы обсудить все «спокойно», и решительно зашагала прочь.
— А ты что молчал, Эмери? — Аббана повернулась к молодому человеку и поразилась тому, каким задумчивым, даже отрешенным было его лицо.
— Да так, — неопределенно проговорил Эмери. — Не нравится мне это все. С чего они так друг на друга взъелись?
— Это все Софена, — брякнула Аббана. — У нее не ладится с мужчинами.
— Мне так не показалось, — возразил Эмери. — По крайней мере, Пиндар в последнее время обрел в ней родственную душу.
— Надолго ли? — не соглашалась Аббана.
— Зависит от того, чего оба ждут от этого союза.
— А чего могут ждать от союза две одинокие, никем не понятые, отверженные и мятежные души? — сказала девушка.
— По-моему, — вмешался Гальен, — сейчас нам следует разработать правила проведения поединка. Не так ли, дорогая Аббана?
Она кивнула, прикусив губу.
Эмери сказал:
— Для начала уясним вот какой вопрос. Является ли данный поединок обычной студенческой дуэлью?
— Что значит — «обычная студенческая дуэль»? — уточнила Аббана.
— Когда поводом для поединка являются разногласия в том или ином академическом вопросе. Обычно разрешается бескровно, хотя бывали случаи...
— Откуда ты все знаешь, Эмери? — не выдержал Гальен.
— Я читаю книги, — сказал Эмери. — Посещаю библиотеку. В ней можно обнаружить немало поучительного. Советую как-нибудь заглянуть.
— Хватит! — Гальен сдался. — С тобой иногда бывает невозможно спорить.
— Благодарю. — Эмери чуть поклонился. — Итак, если дуэль студенческая, то ее правила более строги, а исход — скажем так — желателен.
— То есть без смертоубийства? — уточнил Гальен.
— Выражаясь точнее, без взаимной ненависти.
— А если дуэль настоящая? — спросила Аббана.
— Мы не разобрались еще с первым вопросом, — напомнил Эмери. — Формально ссора произошла из-за различного понимания сущности поэзии. Вопрос достаточно академический.
— Я бы не сказала, что обошлось без ненависти, — возразила Аббана. — По-моему, они друг друга по-настоящему ненавидят.
— Что удивительно, — добавил Гальен. — До сих пор они умело скрывали свои чувства.
— Ничего удивительного, — заявил Эмери. — Они редко встречались. Их ненависти негде было развиваться.
— Если этот всезнайка не замолчит, — обратилась Аббана к Гальену, — я сама вызову его на поединок.
— Ты ведь не убьешь хромого калеку? — жалобным тоном спросил Эмери.
Никто не рассмеялся.
— Что ты предлагаешь? — спросил наконец Гальен приятеля.
— Предлагаю позвать того, кто знает все академические традиции. Хессицион, Хессицион, Хессицион!
— Что ты дела... — начала было Аббана.
Эмери махнул рукой.
— Поздно. Я уже произнес его имя трижды. Подождем.
— Ты веришь в то, что старика можно вызвать из его берлоги таким странным способом?
— Во всяком случае, прецеденты были.
Они уселись на опустевшую скамью. Маргофрон попробовал было пристроиться к компании и рассказать какой-то важный случай из своей жизни, но был изгнан раздосадованной Аббаной.
Прошло несколько минут.
— А Хессициона нет как нет, — заметил Гальен.
— Тс-с! — остановил его Эмери. — Не называй его в четвертый раз. Кто знает, к каким это может привести последствиям. Трижды — вполне достаточно.
— Но где он? — не унимался Гальен.
— Подождем еще немного.
— Интересно, — заговорила Аббана, — кто он такой на самом деле? Просто свихнувшийся профессор, автор ученых трудов по оптике? Кстати, этих трудов никто никогда не видел.
— Это потому, что я — практик, — послышался шамкающий голос.
Все трое дружно подскочили на скамье, как будто их укололи сзади. Там, где несколько мгновений назад никого не было, сидел старикашка в живописных лохмотьях и трясся от смеха. Каждый лоскуток на его тощем теле так и ходил ходуном.
Первым опомнился Эмери.
— Позвольте заметить, никакой вы не практик, — сказал молодой человек. — Вы самый настоящий теоретик. Например, это вы выдвинули гипотезу о том, что незрячий человек способен летать. Что для полетов совершенно необязательно воспринимать лучи Ассэ и Стексэ визуально, достаточно обладать тактильной чувствительностью.
— Я? — Старичок почесал голову. — Я разработал теорию? Вы, должно быть, шутите! Что-то не упомню я такой гипотезы...
— Тем не менее вы рассчитали такую возможность и недавно мы провели эксперимент, который убедительно доказал вашу правоту.
— Я — теоретик? Не может такого быть! — Хессицион не мог прийти в себя от изумления. — Впервые слышу. Я всегда был замшелым, суровым практиком. За это меня не любили коллеги в ученых сферах. Но о гонениях на меня — после. Чем это вы здесь занимаетесь, бездельники? Вам надлежит находиться на лекции и внимать каждому изрекаемому слову! Я — теоретик? Вздор! Чушь! Изумительная белиберда!