— Герцог Ларренс, — сказал Элизахар.
— Я его знаю, — объявил Чильбарроэс. — У него светлые волосы. И никакой красной бороды. Зачем ты врешь?
— Это была кровь, — объяснил Элизахар.— Ударом камня из пращи ему выбило зубы и раздробило подбородок, он взял тряпку в рот, чтобы приостановить кровь, и побежал в бой. Я видел его таким... и таким он мне часто снится.
— А дальше? — подтолкнул его Чильбарроэс, видя, что собеседник остановился. — Что случилось дальше? Об этом ты ничего не рассказываешь. И даже в сны не пускаешь.
— Потому что ничего особенного не произошло. Дальше меня ранило, — сказал Элизахар. — Меня оставили на поле сражения. Через два дня остатки отряда были истреблены. А я ушел.
— Теперь все ясно, — сказал Чильбарроэс. И пожаловался: — Вот бы мне всегда так толково объясняли!
— Ты мной доволен? — спросил Элизахар.
Чильбарроэс нехотя кивнул:
— От тебя я ожидал худшего.
— Ты узнал, где она? — Элизахар схватил его за руку. — Ты нашел ее?
— Возможно, — сказал Чильбарроэс.
— У меня осталось очень мало времени, — напомнил Элизахар. — Скоро в Академии начнутся каникулы, и когда Фейнне не приедет домой, ее родители поднимут тревогу.
— Они уже забеспокоились, можешь мне поверить, — сообщил Чильбарроэс. — Полагаю, я видел сон ее матери. Очень чуткая женщина. И очень тревожная. Она видела, как Фейнне взлетела по лунному лучу, а затем вдруг начала падать на землю с большой высоты. И когда девушка упала и осталась лежать неподвижно, совсем белая, как шелковая ткань, из полумрака выступил ты — собственной персоной — и начал смеяться. Я знаю, ты этого не делал! — быстро добавил Чильбарроэс, видя, как исказилось лицо Элизахара. — Я просто рассказываю тебе сон ее матери. Она считает, что с ее дочерью случилась беда и что виноват в этом ты.
Элизахар опустил голову. Он вдруг понял, что до последнего надеялся на помощь родителей Фейнне. Если он не успеет отыскать пропавшую девушку до того, как начнутся каникулы, то попросту приедет в Мизену, расскажет о случившемся и попросит денег, чтобы нанять солдат. А там — пусть что хотят, то с ним и делают.
— Даже не думай к ним возвращаться, — предупредил Чильбарроэс. — Ее мать уверена, что ты замешан в этом.
— Я?
— Скажи, она ведь с самого начала была против того, чтобы нанимать тебя? — настаивал старик.
Элизахар задумался.
Мать Фейнне, высокая, красивая, рано постаревшая женщина, ни разу не показала будущему телохранителю дочери, что относится к нему с предубеждением. И тем не менее он всегда ощущал ее настороженность. Она была из тех женщин, что инстинктивно не доверяют мужчинам. Долгие годы замужества приучили ее скрывать это недоверие, но не сумели полностью избавить от него.
Отец девушки, владелец процветающей ткацкой мануфактуры, напротив, считал наличие телохранителя необходимым условием для дальнего путешествия дочки.
— Если понадобится для защиты моей дочери, можете убить любого, кого сочтете нужным, — сказал отец девушки Элизахару. — Не стесняйтесь. Я сумею избавить вас от преследований королевского правосудия. Мне нужно только одно: чтобы мою девочку никто не обидел.
Вспоминая этот разговор, Элизахар помрачнел еще больше.
— Да, — сказал он наконец старику. — Ее мать была против. А отец, похоже, готов собственными руками придушить любого, кто посягнет на Фейнне.
— Итак, забудь о них! — провозгласил Чильбарроэс. — Они никогда тебе не поверят.
«Небесные» деревья почти не качались под ветром, их твердые ветви не сгибались, даже листья отказывались шелестеть. В лесу царила странная тишина. Здесь даже простой звук дыхания разносился предательски далеко, так что говорить о вздохах!
Элизахар снял котелок с огня.
— Как ты можешь это есть? — поморщился Чильбарроэс.
— А чем питаешься ты?
— Людям часто снится еда, — сообщил прозрачный старик. — Ты даже представить себе не можешь, какие удивительные яства иной раз приходится поглощать!
— Возьми меня с собой, — попросил Элизахар. — Возьми меня в чужой сон!
Старик замешкался.
— Я никогда прежде такого не делал, — предупредил он. — Не знаю, как еще все обернется. Моего присутствия никто не замечает, потому что я почти потерял свое тело. Но ты — ты полновесный здоровенный мужчина. Ты слишком тяжел для таких путешествий.
Элизахар молчал, только упрямо наклонил голову. Чильбарроэс окинул его взглядом.
— Ты не отступишься?
— Нет.
— Проклятье на тебя! — взревел вдруг старик.— Я не меньше твоего хочу отыскать ее! И причины у меня не такие дурацкие, как у тебя!
— А какие, по-твоему, у меня причины желать ее освобождения? — осведомился Элизахар, напрягаясь.
— Ты ее любишь... — Чильбарроэс сморщился, исказив лицо почти до неузнаваемости. — Да, да! Для меня это вовсе не секрет. Ты позволил себе влюбиться в дочку своего нанимателя! Того и гляди, начнешь изводить всех ее женихов. Смотри, как бы дело этим не закончилось...
— Не закончится, — обещал Элизахар. — А какие причины у тебя? Назови их, коль скоро ты так хорошо понял мои!
— Мне не нужно, чтобы он узнал, каким образом она оказалась в том мире, — сказал Чильбарроэс и оглянулся, как будто ожидая увидеть среди низких, искривленных стволов «небесных» деревьев фигуры гномов, такие же корявые.
— Кто — «он»? — уточнил Элизахар.
— Для тебя это сейчас не имеет значения...
— Но он может причинить ей вред?
Чильбарроэс вцепился в рубаху Элизахара и так сильно дернул ее, что ворот затрещал.
— Ты болван! — закричал Чильбарроэс в лицо солдату. — Ты полный кретин, если не понимаешь таких вещей! Она — богатая девушка, она привыкла к свободе, к слугам, к изящным предметам, к еде по собственному выбору! А ее хватают, ничего ей не объясняют, запирают в тесном помещении, мучают вопросами. Как ты думаешь, причиняет ли он вред твоей Фейнне тем, что так обращается с нею? Я понимаю: если человека, вроде тебя, запереть в сносной комнате и прилично кормить два раза в день, он будет счастлив. Но она — нет.
Этот лес был совсем другим. Высокие деревья задевали самое небо. Стройные, с чистой сухой корой, они росли так, чтобы не слишком мешать друг другу. Они выглядели истинными аристократами, которые, даже собравшись в большом количестве, ухитряются не сбиваться в толпу, но сохранять в неприкосновенности свой маленький суверенитет. Не сборище, но сообщество отдельных независимых государств.
Лес был везде. Мох и трава под ногами принадлежали лесу, и каждая шишка была его собственностью, и всякий упавший с ветки прутик лежал не просто так, но был уложен здесь его сиятельством лесом и потихоньку гордился полученным заданием: лежать и высыхать среди других таких же упавших прутиков.
Чильбарроэс скользил между стволов беззвучно, временами исчезая в тумане. Элизахар шел за ним. Он знал, что видит сон, и в то же время не спал. Он ходил по чужому сну, касался его руками, он мог лизнуть росу, выступившую на широкой чашечке манжетницы, мог приклеить палец к капле смолы. Это существовало на самом деле.
Сухие ветки то и дело хрустели под его ногами. Чильбарроэс ворчал на него, чтобы топал поосторожнее, и Элизахар покаянно соглашался. Но не мог же он избавиться от своей телесности и взлететь, как это делал прозрачный старик!
— Отлично, я уже узнал этот лес, — сказал Чильбарроэс. И вдруг приказал резким шепотом: — Стой!
Элизахар мгновенно замер, прижавшись к светлому стволу. Впереди деревья расступались. На широкой поляне виден был частокол, окружавший большое деревянное строение.
— Что это? — тихо спросил Элизахар.
— Охотничий домик. Сейчас он принадлежит герцогу Вейенто, — ответил Чильбарроэс. Голос старика прозвучал странно: в нем как будто угадывалась издевка.
Элизахар посмотрел на своего спутника. Лицо старика, озаренное светом обеих лун, запятнанное тенями колышущихся ветвей, непрерывно шевелилось; огромный нос переползал от одной щеки к другой, губы то отвисали до самого подбородка, то поджимались и исчезали в прорези рта.
— Будь я проклят, да, это охотничий домик, — бормотал Чильбарроэс. — Сюда так просто не попадешь.
— А Фейнне — она там, внутри? — спросил Элизахар.
— Откуда я знаю? — засипел старик. — Смотри дальше. Это ведь не мой сон. Мы подглядываем. Забыл?
Элизахар моргнул. Он закрывал глаза лишь на миг, но когда открыл их, то увидел, что больше не стоит на поляне. Он лежит на земле, а частокол высится вокруг него, и стражи безмолвно ходят возле ворот. Туда-сюда, туда-сюда.
Затем в самом доме послышалось шевеление, дверь открылась, и наружу выплеснулся огонь факелов: десятка два, не меньше. А среди факелов, спотыкаясь, шла девушка в белом платье. Босые ноги оставляли отчетливые красные следы. Ее руки были связаны, а на месте глаз зияли кровавые раны, и она непрерывно водила этими ранами из стороны в сторону.
Царило мертвое молчание, только слышно было, как тучи с шорохом проплывают над деревьями да время от времени легонько постукивают, натыкаясь друг на друга.
Затем тучи расступились, и длинный ярко-синий луч протянулся с небес к ногам Фейнне. Она ступила на этот луч и пошла вверх, поднимаясь все выше и выше. И на синей блестящей поверхности луча отпечатывались все те же красные следы маленькой узкой ступни.
Девушка была уже над частоколом, когда неожиданно оступилась и сорвалась с луча. Раскинув руки, она начала падать, а стоявшие внизу смотрели снизу вверх, неподвижные и равнодушные к происходящему. Ни один из них даже не пошевелился. Волосы и платье Фейнне развевались, темные язвы на месте глаз источали красные слезы. Она летела грудью прямо на заостренные колья ограждения.
В следующий миг все исчезло.
Элизахар не сразу понял, что задыхается. Перед глазами рваными клочьями плавала тьма. Затем постепенно вокруг начало проясняться.
Стексэ и Ассэ гнались друг за другом по небу. Ассэ была вдвое больше и ближе подобралась к горизонту, и тени от нее тянулись вдвое длиннее. Каждое царственное дерево обладало двумя тенями, словно двумя шлейфами: коротким, жирным — и длинным, бледным.
Частокол чернел поблизости, охотничий домик скрывался за ним. Ни факелов, ни девушки не было.
— Хорош, нечего сказать! — хрипло прошептал Чильбарроэс, выпуская Элизахара. — Слюнтяй! Еще бы в обморок упал, старая дева!
Элизахар сдавленно закашлялся.
— Ты едва не задушил меня, — упрекнул он старика.
— Ха! Ты едва не заорал! — ответил тот зло. — Знал бы заранее, что ты так раскудахчешься, — ни за что бы с собой не взял!
— Чей это сон?
— Его сейчас видят по меньшей мере два человека: мать девушки и человек, который ее украл, — сказал Чильбарроэс. — Ну, и еще мы с тобой. Впрочем, ты ведь не спишь. Ты находишься здесь на самом деле. Я еще не научился вынимать из человека душу, чтобы отправлять ее в путешествие по чужим грезам. Так что можешь не стараться ущипнуть себя или что там положено вытворять, чтобы проснуться. Ты и без того не спишь.
— Я не сплю? — удивился Элизахар.
— Вот именно! Все-таки ты удручающе глуп, Элизахар. Зачем я рассказывал тебе о моих снах? Чтобы ты так ничего и не понял?
— Я... действительно не понимаю, — признался Элизахар. — Я простой солдат.
— Больше нет, — заявил Чильбарроэс.
— Значит, я — здесь, на том самом месте, где мне и надлежит быть? — Неожиданно Элизахар улыбнулся. — Я не сплю, мне не придется разыскивать этот дом, потому что я — здесь, и Фейнне — тоже здесь, за этой оградой?
— В общем и целом ты оцениваешь ситуацию довольно точно. Единственная неприятность заключается в том, что туда, за частокол, тебе не пробраться.
— А если действовать с помощью снов?
— Два варианта. — Чильбарроэс поднял палец. — Либо сон становится явью, и тогда мы имеем Фейнне с выколотыми глазами, падающую с небес прямо на колья... Ты этого хочешь? Нет? Я тоже не хочу. Либо ты делаешься частью сна, и в таком случае твои действия теряют всякий смысл. Любое убийство, любое бегство, совершенное в одном сне, будут уничтожены другим сном. Действия, совершенные в снах, не имеют значения. Они равнозначны. Их можно не совершать вообще.
Элизахар выпрямился. Тело одеревенело, как будто он долго сидел в неподвижной позе.
— Что я должен делать? — спросил он прямо.
— Спрятаться и выжидать, — ответил старик. — Она — там. Ты — здесь. Жди удобного случая. Прячься в лесу. Наблюдай. Высматривай для себя лазейку. Я буду приглядывать за тобой, насколько у меня это получится. Прощай.
И старик пропал.
Элизахар встал на ноги, сделал несколько шагов: следа Чильбарроэса он не заметил. Однако охотничий домик по-прежнему стоял на месте, и оттуда уже тянуло дымком: там проснулись и начали готовить завтрак.
Луны канули за край леса, воздух порозовел: заря готовилась вступить в лесные хоромы, и их величества деревья горделиво замерли в ожидании этой важной встречи.