Гион протяжно застонал и пал лицом в самую сердцевину этого цветка.
Ринхвивар накрыла его макушку ладонью.
— Не уверена, что я такая уж древняя, — сообщила она.
Гион водил лицом по лепесткам, следуя за ними, точно по лабиринту, и вдруг понял, что не раз уже вышивал подобные узоры, когда «рисовал иглой»: цветки на теле Ринхвивар действительно сплелись в линии, по которым ходили в Медном лесу эльфы, когда те любопытствовали взглянуть на жизнь людей.
— Ты — чудовище, — прошептал Гион, осторожно целуя ее живот. — Ты — монстр, древний и ужасный, затаившийся в глубинах тысячелетий... Ты — болотное чудище...
При каждом эпитете Ринхвивар вздрагивала от удовольствия и награждала Гиона тумаком.
Затем она вдруг стряхнула его с себя и села. Он устроился на траве, уложив голову ей на колени. Сорванный лист все еще парил в вышине.
— Мой брат — король Мэлгвин, — сказал Гион. — Разве я тебе не рассказывал?
— А ты? — спросила Ринхвивар.
Он удивился.
— О чем ты хочешь узнать?
— Кто ты такой?
Гион провел ладонями по щекам.
— Ну... — Он чуть замялся. — Вот же я, весь перед тобой!
— Чего ты хочешь? — допытывалась она.
— Любить тебя, — сказал он не задумываясь. — Ну, потом, когда у меня вырастет большая борода, я буду заплетать ее в косу, чтобы маленьким эльфийкам было удобнее по ней лазить... Ведь вы, эльфы, рождаетесь маленькими такими козявками, которые летают над цветочками и разносят пыльцу... по крайней мере, первую тысячу лет своей бесконечной жизни... Я ничего не путаю?
Ринхвивар хотела оттаскать его за уши, но он опередил ее, схватил за обе руки и опрокинул на траву.
— Ну, — осведомился Гион, победоносно улыбаясь, — что ты скажешь теперь? Будешь разносить пыльцу?
Ринхвивар обхватила его руками за шею, и снова он почувствовал, что силы оставляют его.
— Это нечестно... — проворчал он.
Ринхвивар сказала:
— Посмотри вокруг. Разве ты не видишь, что все изменилось?
Обнявшись, они сели рядком и стали смотреть вокруг — выглядывать перемены в окружающем мире. И вдруг Гион понял: его подруга права! Теперь, когда он смотрел на мир ее глазами, изменения были заметны повсюду. Вот на кустах выросли листья, чуть крупнее, и вырезаны немного по-другому. Там сломана молодая ветка. Под землей изменили свой ход грибницы, и круги, свидетельствующие об их присутствии, потянутся к северу, в то время как прежде они уклонялись к югу. Небо сделалось почти фиолетовым, а лист, бесконечно плававший между медными стволами, исчез, как будто его поглотила густая, темная синева.
Гион втянул ноздрями насыщенный грибным запахом воздух, и голова у него закружилась. Птичий хор обрушился на его истонченный слух и почти мгновенно истерзал его.
И в то же время Гион знал, что это не колдовство. Он покрепче обнял подругу, с наслаждением ощущая прохладу ее смуглой кожи. Ринхвивар жевала травинку и поглядывала на него искоса.
— У тебя будет дитя, — сказал Гион. — Я понял!
Она засмеялась, снова опрокидываясь на траву. Вместо пропавшего листа между деревьями повисло белое облако. Солнце пропитывало его сладким золотом, и казалось странным, что оно не изливает на влюбленных с вышины излишки небесной позолоты.
— Это твое дитя, — проговорила Ринхвивар, распуская розы по всему телу. Одна расцвела прямо у нее на пятке, маленькая, плотная, очень красная — как будто сердитая. Гион тотчас куснул ее, и Ринхвивар недовольно дернула ногой.
— Мое дитя! — сказал Гион. — Оно ведь теперь повсюду, не так ли?
— Только для тебя и для меня, — предупредила эльфийка. — Больше никто о нем даже не догадывается, Особенно — твой брат.
Гион удивился:
— При чем тут мой брат?
— Мэлгвин — король, — сказала Ринхвивар. — И у него нет наследника. А у тебя скоро будет.
— Боюсь, наследовать ему нечего, — вздохнул Гион. Я ведь... никто.
Тут он вспомнил, как подруга спрашивала его: «Кто ты?»
«Действительно, — подумал Гион, — кто же я?» Ответа на этот вопрос пока не находилось. Младший брат короля — это почти никто. У Гиона не было даже собственных владений. Ничто в Королевстве еще не было устроено как следует.
— Я должен просить твоей руки, — сказал вдруг Гион.
Это сделалось ему очевидно — как будто кто-то пришел и сказал ему об этом.
И тут он наконец встретился с Ринхвивар глазами. Она смотрела на него грустно.
— Видишь камни? — Она показала рукой на несколько диких валунов, которые выглядывали из травы, похожие на лягушачьи глаза. — Иди так, как они показывают... — Она помолчала немного, как будто ей было не по себе.
Гион обнял ее, прижал к себе, как будто она нуждалась в утешении.
— Что с тобой, Ринхвивар? О чем ты хочешь сказать, но никак не можешь?
Она потерлась головой о его голое плечо, и он ощутил мягкое, шелковистое прикосновение ее волос и смешного, нечеловеческого уха.
— Я не знаю, Гион, как ты пройдешь к нам, — призналась она наконец. — Я прихожу сюда совсем по-другому. Я просто появляюсь здесь, если возникает охота. Я вижу тебя издалека, слышу твой голос, я могу ходить за тобой, повторяя каждый твой шаг — и все-таки оставаясь в своем мире. Ты даже не замечаешь, как я передразниваю тебя…
— Ну, спасибо. — Гион обиделся. — Стало быть, где-то там, за хрустальной невидимой гранью, кривляются обезьянки, а я этого не вижу...
Теперь надулась Ринхвивар.
— Кого ты называешь обезьянками?
Он удовлетворенно хмыкнул и снова притиснул ее к себе.
— Известно, кого...
Ринхвивар снова стала серьезной.
— Человек проходит этот путь совсем по-другому. Ему мешает смертность. Ему мешает власть времени.
— Я знаю, как обмануть время, — сказал Гион. — Нужно пустить по реке кораблик. Понимаешь? Река — это и есть время, текущее в пространстве, через всю землю, через весь мир. Человек всегда может вернуться к истоку и найти свой бумажный кораблик.
— Если ты сумеешь, — медленно проговорила Ринхвивар, — то мы встретимся.
— Разве ты покинешь меня навсегда? Прямо сейчас? — Гион не выглядел даже огорченным — так он удивился. — Так принято?
Она замотала головой.
— Нет, нет! Но если ты хочешь... если ты на самом деле хочешь просить моей руки, ты должен сделать это в доме моих родителей. Следуй за камнями. Ничего не бойся.
— Чего мне бояться, ведь ты, как оказалось, следишь за каждым моим шагом! — заметил Гион, злопамятный.
— Нет, — сказала Ринхвивар. — Там, где ты окажешься по дороге к моим родителям, ты будешь один. Я никогда не видела этого мира и даже не знаю, как он выглядит.
— Куда ты отправляешься? — спросил старший брат младшего.
Гион видел: Мэлгвин спрашивает лишь потому, что сделал над собой усилие, припомнил какой-то разговор — что-то вроде «вам необходимо больше внимания уделять своему брату, ваше величество, поскольку принц Гион уже не ребенок», — и теперь вот «уделяет внимание».
Тем не менее Гион любил своего брата, почитал в нем короля и владыку и потому ответил очень почтительно:
— На охоту, государь.
— Охота? — Мэлгвин чуть приподнял брови. — Вы подолгу пропадаете на охоте, братец, но что-то до сих пор наши кладовые не ломятся от набитой вами дичи!
А Гион и сам не знал прежде, что от частых встреч с эльфийской девой у него обострился слух, и теперь он различал в голосе короля сразу несколько чужих голосов. И сейчас его устами говорил еще один советник, куда более подозрительный, нежели сам Мэлгвин. Только Гион, редко бывавший при дворе, не знал — какой именно.
Гион улыбнулся простодушно и ответил королю — а вместе с ним и подозрительному советнику — так:
— Это оттого, брат, что я не столько убиваю дичь, сколько просто брожу по лесу, а все, что добуду, там же и съем.
— Говорят, у вас там и охотничий домик завелся, — добавил король.