Вдруг залаяла собака. Тумэр прислушался.
- Кажется, двое.
Вскоре послышался голос:
- Отгони собаку!
Тумэр вышел. К юрте подходил человек, ведя в поводу двух коней.
Отогнав пса, Тумэр пригласил гостя в юрту. "Наверное, издалека", подумал он.
Поздоровавшись, незнакомец уселся на разостланный Дулмой коврик. Он рассказал, что сам уроженец Шагдаргунского хошуна и несет уртонную службу. А сейчас едет за жалованием.
Тумэр вышел, стреножил коней гостя и снова вернулся в юрту. Не знал он, что этот человек говорил неправду. Просто он был подослан мстительным хозяином овец, чтобы найти повод для ареста Тумэра.
Приезжего накормили, уложили спать. Ночь прошла спокойно, а утром гость сказал, что один конь у него совсем приустал и потому он его взять с собой не может.
- Это не гнедой ли? - спросил Тумэр.
- Да, он.
- Я еще вчера заметил, что он слаб на ноги, - сказал Тумэр, - но как же вы обойдетесь одним? Вам ведь нужен второй.
- В дороге всегда нужен второй. Может, у вас найдется лишний? Я бы дал в придачу денег.
- Путнику нельзя отказать в просьбе. Хорошо, я дам вам коня, а на обратном пути снова поменяемся.
- Значит, совсем отдать не хотите?
- А зачем? Ведь вам он нужен только в дороге.
- Ладно, значит, я оставляю гнедого?
- Хорошо.
Гость обрадованно улыбнулся, поблагодарил и вскоре уехал. Поручение хозяина он выполнил - оставил Тумэру гнедого коня с особым клеймом.
А через несколько дней к Тумэру приехал уже другой человек. Увидев у Тумэра гнедого коня, он заявил, что конь этот его - у него угнали целый табун. Так Тумэра обвинили в краже целого табуна лошадей, и по приказу хошунной администрации он был арестован.
Тумэр в свое оправдание даже не мог назвать имени человека, оставившего ему гнедого коня, потому что сам не знал его, однако он наотрез отвергал обвинение.
Тумэра, заковав в ручные кандалы, посадили в тюрьму.
Дулма была в отчаянии. Несколько раз она ездила на свидание с мужем, но не могла его добиться. Наконец, отдав свое золотое кольцо старшему надзирателю, она получила разрешение на одну встречу.
И вот в полдень Дулма перешагнула порог тюрьмы. Еще в коридоре в нос ударил спертый воздух. Со всех сторон из-за решеток на нее смотрели изможденные лица.
- Вот твой Тумэр! - сказал сопровождавший Дулму надзиратель, показывая на арестанта с худым заросшим лицом. Арестант, увидев Дулму, улыбнулся и, звеня кандалами, направился ей навстречу. Дулма, рванувшись к Тумэру, споткнулась и упала. Хотела встать и не смогла. Она только обняла ноги Тумора и заплакала.
- Не плачь, родная, встань! - сказал Тумэр и помог Дулме подняться.
- Как твое здоровье, мой милый? - плача, спросила Дулма.
- Хорошо. Как вы?
- У нас все в порядке, не беспокойся.
Тумэр спросил о сыне, о хозяйстве. О себе он ничего не говорил, рядом находился надзиратель.
Дулма со слезами на глазах причесала мужа, заплела ему косу и передала еду, которую принесла.
Свидание кончилось. Они поцеловались, и Дулма пошла к выходу. И вдруг Тумэр запел. Пел он песню "Жеребенок князя Эрдэнэ". Дулма замедлила шаг. Но почему Тумэр изменил кое-где слова песни? Эти две строки ей незнакомы:
Встретимся снова двадцатого
На южном склоне песчаного холма...
И эти тоже:
На рассвете следующего дня
Я приду к тебе.
На этом пение оборвалось.
Дулма хорошо знает, что Тумэр поет эту песню, когда мчится по степи на коне или что-то задумал.
- Почему ты всегда поешь только эту песню? - спрашивала она не раз.
- Когда едешь в далекий путь, песня становится другом. Она напоминает о родном кочевье, а когда устаешь, придает силы, - отвечал Тумэр и смеялся.
"Не зря Тумэр пел эту песню сейчас, - решила Дулма. - Тут что-то не так. И слова изменил не зря. Значит, он что-то хотел мне сказать".
Но вот ее взор просветлел, и радостная улыбка озарила лицо. Она разгадала смысл этих слов. Ну конечно, он говорил ей, что придет на рассвете в условленное место - к подножию песчаной сопки. Дулма от радости сама запела знакомую песню и пустила коня в галоп.
Когда она вошла в юрту, ее встретил плач ребенка. Она взяла его на руки и дала грудь. Но ребенок груди не брал.
- Он весь горит, - сказала соседка, на которую Дулма оставляла сына. Действительно, ребенок весь так и пылал.
Соседка пошла к себе и принесла какое-то лекарство, но температура не понижалась. На следующий день поехали за лекарем, пришлось отдать ему овцу, только лекарь не помог. Тогда Дулма пригласила ламу. Этот стоил подороже из домашнего стада к нему перекочевала корова. Но и чтение молитв не помогло. На третью ночь ребенок стал задыхаться, а к утру затих навсегда.
Дулма рвала на себе волосы.
- О боже, что скажу я отцу? Сыночек, открой глазки, вернись к жизни, пощади меня, - кричала она, обнимая холодное тельце.
- Крепись, доченька, - говорила соседка, - что же теперь мы можем сделать? На то воля богов.
Дулма с помощью соседки похоронила сына. Вернувшись в юрту, она упала без сознания и только к вечеру пришла в себя. Тяжело у нее было на душе, но так уж устроен человек, что он может переносить самые тяжкие страдания. Пережила свое горе и Дулма. Может, перенесла она его легче потому, что наступило девятнадцатое число, а значит, завтра на рассвете она увидит Тумэра. Вечером Дулма оседлала двух коней, взяла продукты и поехала к условленному месту - песчаной сопке. Здесь она будет дожидаться рассвета.
Сердце ее билось, как пойманный в силок перепел. То и дело она принималась плакать. Разноречивые чувства переполняли ее - радость от предстоящей встречи и страх. Ведь не известно, что скажет муж, когда узнает о смерти сына.
Подул свежий ветерок, на востоке стала заниматься заря. Вдруг она услышала голос Тумэра, он звал ее, с трудом передвигая закованные в кандалы ноги. Трудно описать словами первые минуты их встречи.
- Ну, теперь айда домой, возьмем сына и уедем отсюда, - сказал Тумэр.
Дулма ответила не сразу.
- Может, лучше тебе уехать, а мне с сыном потом? С перевала я видела, как к нашей юрте подъехало несколько всадников. Может, это за тобой? сказала она после некоторого молчания.
- Хотелось поцеловать сына перед отъездом. Но придется, видно, сразу податься в горы. Ты туда привози сына.