– И ты с такой легкостью навесил на меня этот ярлык?! – воскликнула она. – Неужели тебе никогда не приходило в голову, что ты ошибаешься, что я приняла предложение сэра Четсворта по каким-либо иным причинам?
Ее слова прозвучали как вступление к музыке, полной любви. Но он не мог услышать эту музыку – слишком сильно звучала в его душе мелодия дикой африканской степи.
– Я ошибаюсь? – молодой человек окинул Джудит презрительным взглядом. – Во всяком случае, одно мне ясно наверняка: никаких чувств ко мне ты никогда не испытывала и не испытываешь. Мы не виделись целых пять лет, причем во время нашей последней встречи ты убежала с моим приятелем. Я действительно не понимаю, к чему весь этот разговор. Что же касается предстоящей супружеской жизни, то, по-моему, ты окажешься просто в идеальных условиях: если другие мужья станут требовать, повелевать, добиваться своего, то я буду вынужден смиренно просить… В противном случае ты всегда сможешь обратиться за помощью к моему отцу, который по первому же сигналу затянет гайки… Имя и богатство Расселов обеспечит тебе безбедное будущее, а мой полковой командир проследит за моим поведением – так что, милая Джудит, ты будешь защищена и от нищеты и от скандалов. Конечно, ты ведь так высоко ценишь моральные устои супружеской жизни, что при малейшем подозрении сразу же отправишь куда подальше нежелательных особ. Ты говоришь, что я навешиваю на тебя ярлыки? Нет, Джудит, я просто называю вещи своими именами. Ты холодная, расчетливая эгоистка, и твоя ангельская внешность меня уже не обманет. Я вообще не знаю, существуешь ли ты как личность, которую можно «достаточно хорошо знать»!
– А она? – выдавила Джудит, отворачиваясь к окну. – Ее ты хорошо знаешь?
– Да, – немного помолчав ответил Алекс.
– И что же ей нужно от тебя?
– Думаю, что только одного – моей любви. Ее с детства научили, что лучше давать, нежели брать.
– Нас всех этому научили, Алекс, – с трудом проговорила Джудит. – Ты очень несправедлив ко мне – я тоже умею отдавать… – Она сняла с пальца кольцо с бриллиантом и протянула его молодому человеку. – Наверное, ты считаешь, что я должна была сделать это еще пять месяцев назад, но лучше позже, чем никогда.
Алекс не сдвинулся с места:
– А как же быть с нарушением обещания?
– Насколько я понимаю, ты никогда не давал серьезных обещаний.
Какое-то мгновение Алекс молча смотрел на Джудит. В его взгляде была и радость, и недоверие, и удивление.
– Возьми это кольцо, Алекс.
Молодой человек медленно покачал головой:
– Предлагаю вернуть его моему отцу. Ведь это он дал его тебе; а я… я, только заплатил за него какую-то сумму…
Джудит долго стояла у окна после его ухода, глядя на кольцо на своем пальце. Она не плакала. Английские дамы ее класса умели скрывать свои чувства… Но она наконец поняла, в чем заключалась ее роковая ошибка: Алекс вот уже много лет готов был протянуть руку девушке, способной стать для него настоящим другом Гордость, эгоистичная любовь, страх быть униженной помешали ей заметить эту руку, а маленькая голландская крестьянка взяла ее в свои теплые ладони и завладела сердцем Алекса.
Уронив кольцо на крышку пианино, Джудит снова посмотрела в окно. До самого горизонта расстилалась бескрайняя степь – такая же пустынная и унылая, как ее будущее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Уже в начале сентября Хетте стало ясно, что Алекс ошибался. Война должна была начаться со дня на день. Появившись в очередной раз на ферме Майбургов, Пит Стеенкамп стал с гордостью рассказывать, что его назначили командиром одного из ударных отрядов, сформированного из буров Северного Наталя, с нетерпением ожидавших приказа выступить в защиту кровных интересов своего народа. На протяжении всех трех зимних месяцев десятки добропорядочных и вполне лояльных с виду натальцев голландского происхождения прощались со своими женами и устремлялись на север, в Трансвааль или в Оранжевую республику. Сотни других, не имевших возможности или желания покидать родные фермы, клялись в верности делу братьев, торжественно обещая, что как только бурские войска перейдут границы Наталя и Капской колонии, они немедленно вольются в их ряды.
Буры из окрестностей Ландердорпа были охвачены патриотическим порывом. Хлевы и сараи давно уже превратились в секретные склады боеприпасов и продуктов, необходимых в дальних походах. Особую заботу проявляли о лошадях – в случае войны верные животные приобретали новую ценность. Женщины внимательно следили за военными приготовлениями мужей, зная, что как только будет получен долгожданный сигнал, все тяготы по ведению хозяйства полностью лягут на их плечи. Но что стоили все эти тяготы по сравнению с грядущей радостью освобождения от ига чужеземцев! Ради этого стоило потерпеть годик… Да никто и не сомневался, что через год все будет закончено.
Помимо этих забот женщинам предстояло, как и раньше, заниматься воспитанием детей, выпечкой хлеба, прядением пряжи, шитьем одежды, и справиться со всем этим было непросто даже для самых выносливых уроженок натальской степи.
И наконец, жизнь на ферме в отсутствие мужчин была не только тяжелой, но и опасной. Конечно, все бурки с детства умели обращаться с винтовкой, но огнестрельное оружие едва ли защитило бы их в том случае, если бы на ферму напало какое-нибудь африканское племя, члены которого давно уже снискали себе славу убийц и насильников, особенно охочих до белых женщин и детей, а чернокожие слуги вздумали бы присоединиться к кровожадным разбойникам.
Впрочем, Хетта не боялась предательства слуг – Майбурги всегда хорошо обращались с африканцами, и те платили им преданностью. На других фермах дела часто обстояли по-иному: Якоб Стеенкамп, например, часто порол африканцев, да и Пит следовал примеру отца. Хетта понимала, что в подобных семьях женщинам явно небезопасно оставаться на фермах без мужчин.
Однажды сентябрьским вечером к Майбургам снова примчался Пит. Осыпав проклятьями замешкавшегося слугу—старика Джонни, который должен был отвести его лошадь в стойло, он стремглав влетел в дом. Он был похож в этот момент на языческого бога войны: зеленые глаза горели яростью, растрепанные волосы торчали во все стороны из-под съехавшей на затылок шляпы… Упа предложил гостю сесть и немного подкрепиться с дороги, но Стеенкампу было не до жареной газели с картофелем. Отодвинув в сторону дымящееся блюдо, он начал рассказывать:
– Со всех сторон к нам стекаются братья… Они приводят коней, приносят ружья… Эти ружья поступают сюда через территорию Юго-Западной Африки – англичане не в силах перекрыть этот канал. К нам прибывают солдаты из Германии и Франции, а недавно наши ряды пополнились целым полком ирландцев… О, они ненавидят англичан так же сильно, как и мы! – Устремив воспаленный взор на Упу, он продолжил: – В ландердорпском отряде уже около сотни бойцов, но это еще не все – мы поставим под ружье еще несколько десятков братьев. Мы очень рассчитываем, что те, кто по возрасту уже не может вступить в ряды армии, поможет нам провизией. На следующей неделе мы собираемся на ферме Лени Кронье, – добавил он, поворачиваясь к Францу. – Если хочешь, можем поехать вместе.
В наступившей тишине было видно, что Франца это предложение привело в смятение. Он побледнел, глаза его нервно забегали по комнате. Наконец Франц встретился взглядом с Хеттой и в ее глазах увидел сочувствие. Она всем сердцем чувствовала, как он растерян, и молила Бога дать ему силы для отпора.
– Я… я не имею ни малейшего желания вступать в твой отряд, – проговорил он, глядя на Пита. – Я фермер, а не солдат. Я обрабатываю землю, которую выбрал еще мой дед, и развожу скот. Я фермер, Пит. Весной у меня много работы. Мне нечего делить с англичанами.
– Но ведь они убили твоего отца! – воскликнул Пит, стискивая кулаки.
– Но и от его руки погибли чьи-то отцы. Зачем же их сыновьям начинать все сначала? Для чего опять воевать? – голос Франца стал звучать увереннее, и чувства, которые он до сих пор сдерживал, вырвались наружу. – Когда мой отец ушел на войну, он оставил ферму своему отцу. Я не могу поступить так же. Упа уже стар, и если я погибну, то кому достанется все хозяйство? У меня нет сыновей, а моя сестра скоро станет твоей женой. Ты кричишь о войне во имя свободы и родной земли, но какая польза будет от победы, если в нашем народе не останется здоровых молодых людей, способных обрабатывать эту родную землю.