– Ясно, – протянул он. – Значит, ты приехала в Ландердорп, потому что он тебя послал туда.
Его голос стал чужим и глухим.
– Почему же он тогда не убил меня? – сказал он так же глухо. – Это ведь было так просто, так легко тогда сделать…
Она бросилась ему на грудь и, пригнув его голову к своей, поцелуем в губы заставила его умолкнуть. Она хотела поддаться его силе, подчиниться его гневу, забыть обо всем в его объятьях. Скоро он уедет навсегда, и потому нужно заставить его поверить ей.
Она гладила его по плечам, по густым нестриженным волосам, ждала наказания. Он притянул ее к себе, и она в блаженной истоме выгнулась, чувствуя себя одним целым с ним.
Он подчинился ее порыву, стараясь забыть про свою вчерашнюю беспомощность, а она колотила его по могучей спине кулаками, вымещая все свое бешенство, всю свою обиду.
Вскоре ее внезапный гнев утих. Она поддалась его ласке, опьяненная поцелуями, она сама гибкими пальцами прикасалась к его лицу, телу. Он нежно называл ее по имени, перемежая это с быстрыми поцелуями, которыми он покрывал ее лицо и шею, а потом заключил ее в крепкие объятия.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – С того самого дня, как тебя увидела.
Он прижался лицом к ее плечу, перебирая черные пряди ее волос.
– Прошлой ночью… – прошептал он, – о, я уже хотел спрыгнуть и встать между вами. Но он заговорил о женитьбе, и я остановился.
Он поднял голову, и Хетта увидела в его глазах боль.
– Почему же ты не говорила мне о нем? Теперь, когда все прояснилось, она могла ответить ему спокойно.
– Ты же должен жениться на мисс Берли. Он глубоко вздохнул.
– С этим покончено, – медленно ответил он. – Она вернулась в Англию.
Она была потрясена тем, что услышала. Он это сделал из-за нее – она была уверена в этом.
– А этот человек… – продолжал Алекс. – Он про нас знает?
Она покачала головой.
– Если бы он узнал, – ответила Хетта, – он бы тебя убил тогда.
– А тебе придется выйти за него? – спросил Алекс. Она снова покачала головой.
– Нет… – ответила она. – Он изменился… А я люблю тебя.
Он быстро поцеловал ее, и теперь уже другой гнев, обращенный не на Хетту, зазвучал в его голосе:
– Когда все это закончится, то я приеду и заберу тебя. Верь мне и жди меня.
Хетта вздохнула и посмотрела на него. Восторг оставил ее, и она очнулась. Такой долгий срок отделял ее от будущего…
– Тебе надо идти, – тихо и грустно сказала она. – Опасно здесь оставаться.
Поцеловав ей руку, Алекс сказал:
– Хетта, ты меня вернула к жизни, и теперь я знаю, для чего живу. До того, как появилась ты, я был никем… Я вернусь за тобой, и ты уедешь со мной… как жена…
– Ешь скорей, – сказала она уныло, боясь, что теперь не сможет отпустить его.
– Я сейчас пойду и отошлю куда-нибудь слуг. Когда они уйдут, вы должны будете уехать.
Хетта была бурской женщиной, и те, кто ее воспитывал, приучили ее к мысли, что ее муж или жених будет много дней проводить вдали от дома, но все же, когда Алекс скрылся в степи, где ему предстояло провести много трудных дней, у нее упало сердце. Вернувшись в дом, Хетта остро ощутила, какое тяжелое впечатление произвел на нее отъезд Алекса. Она прислонилась щекой к прохладному дверному косяку и взглянула на две удаляющиеся, исчезающие в колеблющемся мареве точки.
– Никогда, – прошептала она, чувствуя, что больше никогда не увидит Алекса.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Смеркалось. Обстрел прекратился, и на какое-то время жизнь в осажденном городе вернулась в обычное русло. Наступила тишина.
В чистом воздухе были слышны голоса, шорох щебня и разгребаемых кирпичей.
На улицах снова на некоторое время появились смеющиеся играющие дети, и то и дело были слышны срывающиеся от волнения окрики взрослых. Со своих постов возвращались часовые, и топот их ботинок разносился далеко впереди и позади них. Сигналы горнов, однообразные, но успокаивающие, звенели над городом, возвещая, что командиры еще не оставили своих отрядов.
Едва стемнело, как на улицах Ледисмита появились еще отряды. Солдаты шли медленно, неся осторожно свою ношу: тела, завернутые в простые коричневые солдатские одеяла. Они двигались небольшими группами, ружья у всех были опущены дулом вниз. Они прощались с теми, кто когда-то веселился вместе с ними, вместе с ними просыпался ранним утром, полный сил.
Они спускались с холма к кладбищу, лежавшему у его подножия, освещая фонарями свой путь и, возможно, думая о том, что и сами завтра окажутся лицом к лицу со смертью, несущейся им навстречу в маленькой свинцовой пуле.
Для этих несчастных не было даже гробов, обернутых в британский флаг, не было процессий с лошадьми в черных плюмажах, не нашлось даже тряских повозок, на каких обычно перевозят амуницию. Над их могилами не прозвучал даже последний оружейный залп в их память—патроны приходилось беречь. Одеяло вместо гроба, яма и простой деревянный крест – вот и все почести, которых они удостоились.
Ну а те, кто оставался в городе, продолжали еще какое-то время надеяться на помощь Баллера. Сейчас, за два дня до наступления Рождества, эти надежды почти развеялись.
Десять дней назад по гелиографу было получено сообщение, которое подняло дух осажденных. Сообщалось, что Баллер находится всего в пятнадцати милях от Ледисмита и собирается в ближайшее время начать наступление на Коленсо.
Все надеялись, что после сдачи Коленсо британские части наконец смогут прорваться к осажденному городу. Горожане с надеждой стали прислушиваться к каждому звуку, который исходил от крепостных стен.
Пятнадцатого декабря они услышали шум от выстрелов британских пушек и ружей. Эти звуки казались осажденным приятней, чем самая сладкая музыка.
Но после семнадцатого декабря эта музыка стала стихать и вскоре совсем прекратилась. Горожане получили горестное известие о том, что Баллеру не удалось прорвать заслон противника у Коленсо и он с большими потерями вынужден был отступить.
Генерал сэр Джордж Уайт, командир гарнизона Ледисмита, довел сообщение о поражении Баллера до сведения горожан, чем очень расстроил их. Он, однако, ничего не сообщил о приказании, поступившем в гарнизон от генерала Баллера, – приказании отстрелять все патроны, а затем немедленно сдаться бурам. Сэр Джордж был мужественнее, чем тот, кто должен был прийти к нему на помощь, и потому проигнорировал приказ.
Немедленно по его получении сэр Джордж вместе со всем своим штабом продумал, как распределить оставшийся провиант, и обсудил, как провести для двухсот пятидесяти оставшихся в городе детей рождественский праздник. Они позаботились о развлечениях не только для детей, но и для солдат, для которых были спешно организованы спортивные соревнования и скачки на мулах. Вечером все приглашались в офицерский клуб на танцы.
Необходимо было во что бы то ни стало удержать Ледисмит. От этого во многом зависел исход всей англо-бурской войны, и потому английские войска должны были остаться там. Даже в самые тяжелые минуты никто из горожан не хотел и думать о том, чтобы вывесить над городскими воротами белый флаг.
Разве кое-кто из торговцев, несмотря на то, что цены на их товары в осажденном городе поднялись, подняли бы руки, если бы им или их товарам угрожала совершенно неотвратимая опасность. Но остальные, чем дольше продолжалась осада, тем больше укреплялись в своем решении не отдавать бурам Ледисмит.
Джудит стояла невдалеке от городских ворот на возвышении и бесстрастно смотрела вдаль, за стену. Сгущались сумерки. «Долговязый Том», крупнокалиберная пушка, которая наносила такой ущерб городу, уже больше не стреляла. Буры устроили кратковременный перерыв до утра.
Джудит представляла себе то, что происходило там, на холме, на бурских позициях. Буры, одетые в свою коричневую одежду и широкополые шляпы, сейчас, наверное, уже разжигают костры и готовят себе ужин.
Потом они усядутся у костров, раскурят свои трубки и станут смеяться и шутить, как будто вовсе и не убивали людей, и не разрушали домов весь день напролет.
Она тяжело вздохнула. Наверное, убивать людей на расстоянии все же легче, чем вблизи: самой смерти их не видишь.