– Нет, так поступить мы не можем, – возразил Нейл. – Военные либо платят за то, что берут, либо возвращают хозяевам.
– Вы удивительно милый человек, – сказала она, задержавшись в дверях. – Алекс был совершенно прав в вашем отношении.
Нейл вспыхнул от удовольствия.
– Разве он когда-нибудь ошибался? – с ноткой почтительности в голосе спросил он.
К пятнадцатому января старый мистер Байвотерс взвинтил цены на яйца до тридцати шиллингов за десяток, и число умерших от дизентерии и энтерита заметно увеличилось. В большом госпитале в Интомби, на нейтральной территории, запасы медикаментов и продовольствия стали подходить к концу, а коек не хватало.
Жителей Ледисмита попросили передать все свои лишние ложки на пользование в госпиталь, а буры попросили, чтобы британцы передали им хину.
Рацион гарнизона в Ледисмите был еще уменьшен, и военное командование приняло решение изъять у мирных жителей весь скот и все продукты, чтобы прекратить рост цен и составить тайный продовольственный запас.
Весь скот зарезали, и теперь приходилось питаться либо кониной, либо воловьим мясом.
Тем не менее Рождество прошло настолько весело и празднично, насколько это было возможно в создавшихся условиях. Буры тоже поздравили осажденных: прислали снаряд, начиненный рождественским пудингом. Был даже Санта-Клаус, наряженный, несмотря на пятидесятиградусную жару, в свой обычный костюм, несколько молодых девушек на танцах получили предложения от молодых людей, которые, боясь, что скоро погибнут, поспешили с устройством своей семейной жизни.
Королева Виктория направила в свои войска ободряющее поздравление, и радость по поводу наступления 1900 года позволила продержаться еще несколько дней.
Затем дух войск упал. Будущее представлялось солдатам в самых мрачных тонах. В 1900 году все они окажутся в могилах – ведь впереди их ждали голод и поражение.
Повсюду были болезни, горе и уныние. Матери беспокоились за своих детей, мужья – за жен. Солдаты горевали по своим товарищам, а офицеры хмурились, глядя, как вымирают войска.
Продолжался обстрел города. Обе стороны обрушили друг на друга град снарядов в обычные для этого часы. Только по субботам было тихо – буры свято блюли свой обычай и не стреляли в этот день.
Ледисмит превращался в развалины, и все больше и больше его жителей вынуждены были перебираться на берег реки Клип-Ривер, где они выкапывали себе землянки. Люди мылись в этой реке, женщины, стоя на берегу на коленях, стирали в ее воде одежду, а кое-кто из местных уроженцев превращал реку в отхожее место. Один обветренный старый солдат пустил в обиход такую цинично-мрачную фразу: «Клип-Ривер – вино, которое любого свалит с ног». Это была – горькая правда—на кладбище без конца прибавлялись белые кресты.[1]
Если что-то и осталось в городе по-прежнему, так это бесконечные песчаные бури, приносившие с собой красные тучи… мухи… сотни москитов… Конечно, кто-то еще надеялся на Баллера, но ходили слухи, что он отошел в Дурбан за подкреплением. Солнечных дней не было, и потому целую неделю пришлось обходиться без гелиографической почты. Таким образом, где находится Баллер, узнать было никак нельзя, а так как ружейные залпы со стороны Коленсо стихли, то осажденные предположили, что колонна Баллера ушла. Но, несмотря на это, военные продолжали исполнять свои обычные обязанности. Боеприпасов осталось пугающе малое количество, но стрельбу решено было продолжать, пока есть кому стрелять.
В этот январский день Джудит с корзиной в руках шла с маленького крытого рынка. В корзине был паек. Рынок располагался невдалеке от бунгало Джудит, но жара даже короткую прогулку превращала в пытку. Настроение Джудит совершенно испортилось. Паек уменьшили, и теперь в него входило полфунта мясных консервов, полфунта печенья и четверть унции чая. Корзина Джудит была до смешного велика для такого количества продуктов. А на следующей неделе она, возможно, и вовсе не понадобится ей. И ей, и другим женщинам иногда казалось в такие минуты, что они просто совершают свой ежедневный поход за покупками. Это была одна из тех дурацких иллюзий, что поддерживала их морально.
Еще одно мучило Джудит. У нее не было подходящей одежды. Она научилась заключать сделки на рынке и выбирать самые свежие овощи, несмотря на то, что никогда раньше не делала сама покупок и не рассчитывала семейный бюджет. Но к визиту на рынок, невзирая на то, что на улице стоял палящий зной, с шумом взрывались снаряды, а люди были усталы и измождены, она всегда готовилась тщательно. Ей приходилось труднее, чем другим женщинам: она приехала в Южную Африку зимой и намеревалась остаться там не более чем на два месяца, поэтому взяла с собой платья из плотной ткани, которые должны были согревать ее в холодные африканские июль и август.
К счастью, она уговорила местного портного сшить ей два хлопчатых летних платьица, прежде чем все запасы тканей в городе закончились. Остальные платья были из прекрасного английского сукна, за исключением нескольких вечерних, шелковых.
Сегодня она надела кремовую юбку от светлого костюма и муслиновую белую блузку. Когда она надела блузку, та была свежей и накрахмаленной, но теперь липла к телу, причиняя ужасные неудобства. Джудит хотелось сорвать с себя тесный воротничок, завернуть длинные рукава, снять нижнюю юбку, которая путалась вокруг ног во время ходьбы. Это желание было настолько сильно, что, когда Джудит заставила себя ему воспротивиться, ей стало еще жарче.
Ее охватила тоска по дому, злость на тетю, которая заставила ее остаться, и досада на самое себя за то, что ее собственная жизнь стала совершенно бесцельной. Почему она не может разорвать воротник блузки, завернуть рукава и выйти на улицу без нижней юбки, которая нужна только затем, чтобы верхняя лучше сидела? Кто обратит на это внимание? Кого это может шокировать в этом Богом забытом городишке?
Джудит видела вокруг разрушенные дома и дороги, изможденных женщин, солдат в потрепанной форме, с затуманенным взглядом, над которыми нависла смерть, истощенных лошадей, которые рано или поздно должны были быть съедены, дворняжек, которые могли разделить их участь, и, что причиняло Джудит наибольшие страдания, тощих, молчаливых детей, цеплявшихся за материнские юбки, таких тихих, что можно было подумать, будто они никогда и не смеялись, и не играли…
Какое-то чувство нарастало в Джудит, искало выхода и не находило. Она замедлила шаг и как зачарованная уставилась на свою корзину. Вчера, и позавчера, и позапозавчера все было точно так же. День за днем она ела все то же безвкусное мясо и те же черствые галеты. Дело было не в том, что еды было мало, а в том, какой она была однообразной…
Джудит крепче сжала ручку корзины. Было так жарко, так шумно, и так мало осталось надежды…
– Доброе утро, мисс Берли, – услышала она. – Мы все ждем вечернего концерта.
Это был судья. Он проходил мимо и вежливо поклонился ей.
Она механически ответила на кивок. Ее внимание привлек всадник, который приближался к ней, помахивая рукой. Застыв на месте, она следила за ним отсутствующим взглядом, пока знакомый свист артиллерийского снаряда не вывел ее из оцепенения. Человек проворно спрыгнул с седла. Снаряд промчался в воздухе над его лошадью и упал на дорогу, вызвав фонтан пыли и осколков. Джудит закашлялась, и тут из облака пыли вышел, ведя под уздцы лошадь, Нейл.
– Вам нельзя выходить из дома во время обстрела, – произнес он.
Джудит внимательно посмотрела на него:
– Но вы же вышли.
– Это не довод. Военным следует находиться на улице, – сказал Нейл и попытался улыбнуться. – Кроме того, у меня, как у кошки, девять жизней.
1
В оригинале: «Klip River wine – the drink with body in it.» – Каламбур основывается на многозначности слова «body» – оно может означать и «тело», и «крепость вина».