Вскоре из дома вышел и Торм; широко шагая, он поспешил к нам. Он казался уменьшенной копией своего отца. Резко затормозив перед печальной грудой деревянного оружия и доспехов, он поклонился Алтану-ди, но стоял с высоко поднятой головой.
– Ты знаешь, Торм, что это преступление – давать рабу любое оружие?
– Да, отец, – пролепетал Торм.
– Ты знаешь, что в армии Этры рабов нет? Что воины – это свободные люди? Что обращаясь с рабом, как с воином, ты проявляешь оскорбительное неуважение по отношению к нашей армии и нашим Предкам? Тебе все это должно быть хорошо известно, Торм.
– Да, мне это хорошо известно.
– Но ты все же совершил это преступление, проявив крайнее неуважение к нашим законам и традициям.
Торм стоял совершенно неподвижно, только лицо его как-то жутковато подергивалось.
– Итак, кого же следует наказать за это, тебя или рабов?
Глаза Торма широко распахнулись – видимо, подобная возможность даже в голову ему не приходила, однако он по-прежнему молчал. И молчание снова затягивалось.
– Кто у вас командовал? – спросил Отец.
– Я.
– Ну и?
Снова надолго воцарилось молчание.
– Ну и наказание должен понести я, отец.
Алтан Арка коротко кивнул и снова спросил:
– А они?
Торм, явно преодолевая себя, буркнул:
– А они делали то, что им велел я.
– Так я не понял: надо их наказывать за то, что они следовали твоим командам?
– Нет, отец.
Еще один короткий кивок, и Отец посмотрел на нас с Тибом, но так, словно мы находились где-то далеко-далеко.
– Сожгите этот хлам, – велел он, – и учтите: подчиниться преступному приказу – это тоже преступление. Вы остаетесь безнаказанными лишь потому, что ваш хозяин берет всю ответственность на себя. Тебя, мальчик с Болот, кажется, Гэв зовут? А тебя...
– Меня зовут Тиб, Отец Алтан. Я с кухни, – пролепетал Тиб.
– В общем, сожгите все это и немедленно возвращайтесь к работе. – Он повернулся к Торму. – Идем, – сказал он ему, и они пошли куда-то бок о бок под длинной аркадой. Выглядели они, точно воины на параде.
Мы сходили на кухню, взяли там из очага пылающую головню и запалили сваленные в кучу деревянные мечи и щиты; но когда мы бросили в костер наши кожаные шлемы и наколенники, те несколько прибили огонь, и костер задымил. Тогда мы, обжигая себе руки, разгребли полуобгоревшие деревяшки и противно пахнувшие кожаные ремешки и закопали все это в палисаднике перед кухней. И уже после этого окончательно распустили сопли. Быть воинами было тяжело и даже немного пугающе, зато почетно, и мы так гордились собой, играя в эту игру. Я, например, просто обожал свой деревянный меч и частенько ходил к тайнику один, доставал его оттуда, пел ему песни, без конца полировал его грубо выструганное щелястое лезвие камнем и натирал его для блеска салом, припасенным с обеда. Но в итоге игра обернулась ложью. Даже во время игры мы никогда не были воинами – только рабами. Мы так и остались рабами. Рабами и трусами. А я еще и предал своего командира. Да меня просто тошнило от стыда и позора!
К началу послеобеденных занятий мы, естественно, опоздали. Когда мы, бегом промчавшись через весь дом и задыхаясь, влетели в класс, Эверра с отвращением посмотрел на нас и велел:
– Идите умойтесь. – А мы-то на себя и внимания не обратили; только теперь я заметил, как перепачкана наша одежда, какие грязные у нас руки, а физиономия Тиба к тому же вся в потеках сажи, слез и соплей; да и сам я, наверное, выглядел не намного лучше. – Сходи с ними, Сэлло, – попросил учитель мою сестру, – и проследи, чтобы они привели себя в порядок. – По-моему, добрый Эверра послал Сэл с нами, понимая, до какой степени мы оба расстроены.
Я успел заметить, что Торм сидит в классе на своем обычном месте, а вот Хоуби там нет.
– Что случилось? – спросила Сэлло, помогая нам отмыться, но я вместо ответа спросил:
– А что вам Торм сказал?
– Он сказал, что Отец Алтан приказал вам сжечь кое-какие игрушки, так что вы, возможно, опоздаете к началу занятий.
Значит, Торм прикрыл нас, придумал для нас оправдание! С одной стороны, я испытал огромное облегчение, но с другой – это оказалось настолько незаслуженным после моего предательства, что я чуть не расплакался от благодарности и стыда.
– Интересно, какие такие игрушки он велел вам сжечь? Чем вы там занимались?
Я молча покачал головой, решив ничего ей не говорить. Но Тиб не выдержал: